— Да я не сержусь, — улыбнулся Сильвестр, — приходите как-нибудь, посидим, пофилософствуем. Лучше осенью, когда я собираю урожай. Я уже стар, мне нужен помощник. И, может быть, когда вам опротивеет ваша гигиена, мне удастся убедить вас в своей правоте…
Он. Дорогая, что мы будем делать сегодня вечером? Убивать время или беречь его, заполнять или тратить?
Она. А почему тебя это беспокоит, мой милый? Ведь, наверное, по таким вопросам существует консультант, он посоветует…
Он. Ты имеешь в виду Кира Мордобия? Вероятно, у тебя в памяти осталось его объявление: «Вы не знаете, что делать с временем? Приходите ко мне: я пожеланию сокращаю или продлеваю время…»
Она. В таком случае пошли к нему. Пусть он поломает голову за нас.
Он. Господин Мордобий — за то, чтобы коротать время любой ценой. Он считает, что каждый должен развлекаться так, как хочет, но есть и другие точки зрения, согласно которым время, потраченное впустую, способствует моральной деградации человека. Я вдруг вспомнил знаешь кого? Помнишь темнокожего человека с лицом аскета, которого мы встретили, когда бродили по Лунапарку? Даже не знаю, откуда он взялся. Появился неожиданно, не сверху, а скорее снизу, из-под земли…
Она. Все, все, вспомнила, кого ты имеешь в виду. Такой гладкий, острый подбородок и очень нравоучительный тон.
Он. Да, и он спросил, как мы проводим свободное время. Он был таким навязчивым, что у меня закралось подозрение, не замышляет ли чего этот тип. Я подумал, не инспектор ли он по свободному времени…
Она. Он еще дал тебе прикурить, хотя сам не курит, а носит с собой зажигалку, чтобы при случае услужить другому…
Он. Его интересовало, как я, работающий на автоматической линии, где не надо ни думать, ни прилагать физических усилий, провожу свободное время. Я обманул его, сказав, что во время работы изучаю санскрит. Он на это с умным видом ответил, что в наши дни личность может развиваться не только в часы отдыха, но и во время трудового процесса; человек учится, а машины работают сами…
Она. Но я хочу развлекаться, а не развиваться. Ну как, пойдем к Мордобию?
Он. Я — за то, чтобы проконсультироваться у самого себя.
Она. Мне хочется пойти туда, где мы еще ни разу не были. Чтобы увидеть это в первый раз. Ведь когда видишь что-то новое, становишься моложе.
Он. Я знаю, чего тебе хочется. Эрик выставил в Бета-галерее картины, написанные сверкающими красками. Его картины светятся.
Она. О да, зарницы на небе — словно живые! Солнечные закаты — словно горящие крылья ангелов. Золотые поля пшеницы, от которых исходит жар, сжигающий любовников. Лунный лик — бледный, желтый, болезненный, мертвенный, лживый, льстивый, луна — апельсин, луна — фонарь, луна — монета, луна грешной любви, луна сатириков, луна нудистов, луна кутил — обожаю бездарность, но…
Он. Хорошо, давай сходим в Дом поэзии. Там много залов, в каждом поэты читают свои стихи. Что ни зал, то свой цвет — в розовом, например, влюбленные читают стихи, посвященные любимым, в белом проходят конкурсы начинающих стихотворцев…
Она. Я хотела бы, мой дорогой, чтобы в розовом зале ты читал мне свои стихи. Мне бы все завидовали, а тобой бы восхищались.
Он. Катюша, славная ты моя, я написал для тебя стихи, но их я могу сказать шепотом тебе на ухо. Я хочу быть знаменитым только в твоих глазах, только для тебя!
Она. Я так люблю твой голос, который тихо звенит, будто рой пчел возвращается в улей.
Он. Сейчас уже поздно. К поэтам мы не попадем, там все места занимают задолго до начала.
Она. Но ведь там нет кресел! Все сидят на полу или на коврах, а тот, кто придет заранее, устраивается на подушках.
Он. Пойдем лучше на концерт «Тысячи красок»! Голубая симфония, транспозиция тонов, переходящая в феерию цвета! Зрители впадают в транс, рыдают. Потрясающее зрелище! Ты, наверное, слышала о нем?
Она. Для чего ты говоришь об этом? Ведь ты же знаешь, что эта мечта несбыточна. Билеты на него проданы на три года вперед.
Он. И все же мы могли бы попытаться, ведь кое-кто возвращает билеты перед самым началом. Многие боятся таких концертов — не каждый может вынести подобное зрелище. Были случаи внезапной смерти. Если перейти грань, красота может стать убийственной!
Она. Но нам ничто не будет угрожать, если мы отправимся в паноптикум! Не криви губы: мы же там ни разу не были.
Он. Да ты же сама туда не пойдешь, ты просто дразнишь меня.
Она. Ведь есть много всяких паноптикумов, мой дорогой, — паноптикум Диктаторов, Мучеников и даже паноптикум Фашизма — какой-то Музалини с кокардой там таращит глаза, вызывая всеобщий смех, а человек с усиками ораторствует, стуча кулаком по столу.
Он. Я люблю живых людей, но терпеть не могу «как живых». Боюсь электрических манекенов, говорящих и дышащих роботов, похожих на оживших мертвецов.
Она. Тогда давай сходим в клуб!
Он. Ты говоришь так, будто их можно пересчитать по пальцам!
Она. Да, клубов не счесть, и не знаешь, какой выбрать. Их очень много
— и среди них нет двух похожих друг на друга. И кто только все это придумал!
Он. Молодым не нужны клубы. Я думаю, они созданы для стариков и одиноких чудаков.
Она. У них такие привлекательные названия, например клуб «Назло всем холодным краскам».
Он. Ближе всего отсюда Клуб лжецов.
Она. Я хочу сходить в Клуб лжецов. Я уже так давно не лгала — мне вдруг захотелось наврать с три короба…
Он. Не горячись, может быть, там культивируют ложь на очень высоком уровне, ложь, которая приближается к настоящему творчеству.
Она. Скажи мне, поэты и писатели тоже лжецы?…
Он. Да, но только бездарные поэты! А ты так часто теряешь и забываешь своп вещи, что тебе, пожалуй, стоит вступить в Клуб рассеянных.
Она. А тебе — в Клуб твердолобых!
Он. А тебе — в Клуб лакомок!
Она. А тебе — в Клуб сонь!
Он. А тебе — в Клуб болтливых!
Она. Ты хочешь сказать, что я много говорю?
Он. Вместо потока слов всегда можно обойтись одной короткой фразой…
Она. Значит, туда впору вступить нам обоим!
