Они отошли к окну. Внизу, у подъезда виднелось целое скопище автомашин. Бросались в глаза иностранные флажки на радиаторах.
- Джанабад превращается в международный центр, - усмехнулся Кулиев. - Не знаю, радоваться этому или огорчаться.
- Гордиться, - сказал полковник. - От вас ждут помощи целые народы.
- Они ее получат. Но весь этот ажиотаж, газетная шумиха... Признаться, она меня пугает, вызывает досаду. Вместо научных прогнозов, деловых советов, большинство газет нагнетает страхи. А когда под этими писаниями читаешь: "Джанабад, от собственного корреспондента", - чувствуешь себя чуть ли не соучастником.
- В одной из газет промелькнуло выражение "саранчовый бум". Этим сказано все. Пропорционально страху растут и цены на зерно. Однако оставим это. Признаться, вы меня встревожили.
- Да, да, Боровик, - спохватился Кулиев. - Понимаете, тут происходит что-то совершенно непонятное.
- Вот как? Между прочим, я сам хотел побеседовать с вами о нем. Еще тогда, после разговора с Минском.
- Вы звонили туда?
- Дело в том, что профессор Боровик действительно вылетел к нам.
- Но Файзи... - академик нахмурился, сделал движение к дверям.
Карабанов жестом остановил его:
- Файзи передал вам то, что услышал в Минске. Правда, он выпустил одно слово. Ему сказали: "профессор вероятно не вылетел".
- Ну, это почти одно и то же.
- Почти одно и то же, - согласился Карабанов. - Так вот, после того как я установил, что профессор вместе с лаборантом Красиковым вылетел из Минска, я сам позвонил туда. Директор института высказал уверенность, что Боровик по собственному почину задержался в пути. Он утверждает, что профессор - человек увлекающийся и может подчас забыть обо всем на свете.
- Какая чушь! - возмутился академик.
- Вот как?
- Чушь, - повторил Кулиев. - Конечно, Владимир Степанович - человек увлекающийся, вернее увлеченный, как и всякий истинный ученый. Но чтобы он мог пренебречь делом, забыть... Абсурд. Вот дочка его - это другое дело. Самовольно угнала вертолет, а сегодня порадовала телеграммой - авария!
- Авария?
- К счастью, жива, здорова. Подобрана на Каспии теплоходом. Но вертолет разбит. И главное, погубила важнейший аппарат, позарез сейчас нам нужный.
Полковник помолчал.
- Озадачили вы меня, - признался он. - И ваш отзыв о профессоре Боровике... После разговора с Минском его задержка в пути меня не удивляла. Теперь же все выглядит иначе.
- Что вы этим хотите сказать? - встревожился Кулиев.
- Товарищ директор, - раздалось из динамика. - Вас просит междугородняя.
Включив селектор, академик назвал себя, и тотчас же взволнованный незнакомый голос опросил, что произошло с ихтиологом Галиной Боровик.
- Но с кем я имею честь? - поинтересовался Аспер Нариманович.
- Моя фамилия Ветров. Инженер Института сельскохозяйственных проблем. Очень прошу ответить, что с Галиной Владимировной?
Кулиев переглянулся с Карабановым. Полковник кивнул.
- Ничего страшного, товарищ Ветров, - ответил академик. - Вынужденная посадка вертолета. Галина Владимировна в полной безопасности.
- Ничего страшного? Но телеграмма!.. Там сказано: "Положение безнадежно"...
- Попросите подождать у телефона, - шепнул полковник.
- Одну минуту, товарищ Ветров, - громко сказал Кулиев.
Полковник быстро вышел из кабинета и рывком открыл дверь напротив. Рыхлолицый толстячок даже не успел оторвать напряженного, испуганного взгляда от динамика, точно такого же, как в кабинете академика. Через секунду рука его суетливо метнулась к выключателю.
- Не надо, - тихо, но внушительно произнес Карабанов, и волосатые пальцы-коротышки послушно застыли в воздухе.
Полковник одобрительно улыбнулся и плотно прикрыл за собою дверь.
- Не надо, товарищ Файзи, - так же негромко повторил он. - Я буду продолжать разговор от вас. Если, конечно, не возражаете.
- Ну что вы, что вы, товарищ полковник, - угодливо зашептал толстяк, освобождая место. - Пожалуйста. Я только что случайно включился и...
Карабанов остановил его движением руки.
- Вы слушаете, товарищ Ветров? С вами говорит полковник Карабанов. Расскажите, пожалуйста, все подробно. О какой телеграмме вы упоминаете?
- Телеграмма была вручена профессору Боровику в полете. Содержание ее? Примерно так: "Ваша дочь Галина тяжело ранена при авиационной катастрофе. Находится на колодце...". Названия колодца она не помнит, товарищ полковник.
- Кто - она?
- Стюардесса, вручившая телеграмму профессору. Это все с ее слов.
- Понятно. А дальше?
- "Положение безнадежно. Встречаю Ашхабадском аэропорту". И подпись. Азимбек или Азазбек. Как-то так.
- Хорошо, это уточним. Но как вы узнали обо всем?
- Видите ли, я... дружу с Галиной Владимировной. И вот позавчера, когда вы позвонили из Джанабада, я как раз был у нашего директора.
- Значит, вы присутствовали при моем разговоре с ним? - заинтересовался Карабанов.
- Да, да. И меня очень удивила его аттестация профессора Боровика. Это ж неправда.
- Вы считаете, директор несправедлив к профессору?
- В данном случае да, - твердо ответил Ветров. - Вообще-то наш директор человек исключительно доброжелательный. Не знаю, что накатило на него.
- И вы почувствовали что-то неладное?
- Да, я тут же бросился на аэродром. К несчастью, никого из команды самолета мне тогда разыскать не удалось. Только сегодня встретил стюардессу, вернувшуюся из рейса... Что с Галиной, товарищ полковник?
Заверив собеседника, что девушка в полной безопасности, Карабанов тепло попрощался с ним.
- Ну, а что скажете вы, Файзи?
- Я?.. Что - я?..
Толстяк примостился на краешке дивана, пухлые ручки лежали на коленях, круглое безбровое личико выражало полнейшее недоумение.
- Я ничего...
- Что вы думаете обо всей этой истории?
Ручки беспомощно вспорхнули. Толстяк молчал.
- Понимаете, - задумчиво, как бы про себя продолжал полковник. - Судя по телеграмме, отправитель знал о случае с вертолетом. Он, вероятно, связан с кем-нибудь из Джанабада. Не так ли, Файзи?
- Возможно, товарищ полковник, все возможно, - забормотал толстяк. Он заметно побледнел.
- И мне почему-то думается, Файзи, - заключил полковник, - что вы, при желании, могли бы внести здесь ясность.
Толстяк молчал, избегая его взгляда.
- Я слушаю вас, Файзи, - напомнил Карабанов.
Ручки снова взлетели вверх.
- Вы меня подозреваете! - воскликнул толстяк, горестно глядя на полковника. - Да, да, я понял: вы меня подозреваете!
Карабанов нахмурился.
- Итак - не хотите? Хорошо, тогда буду говорить я. Расскажу вам небольшую историю про одного менялу с Регистана.
Пальцы-коротышки впились в жирные коленки.
- Это был самый обычный меняла, каких сотнями насчитывалось в священной Бухаре. Не самый богатый и не самый бедный. С утреннего и до вечернего намаза просиживал он в своей крохотной лавчонке близ Регистана, обменивая русские рубли на индийские рупии и персидские туманы на бухарские тенеги. Меняла был молод, совсем молод, но неистовая жажда обогащения одолевала его. Чужие богатства, протекавшие через его закуток, распаляли воображение. Кое-что перепадало и ему от этих богатств, он мог бы и сам скопить состояние, но жадные слуги всесильного миршаба и целая орава эмирских чиновников высасывали все его барыши. Наконец наступил день, когда эмир бежал от народного гнева. Вместе с эмиром исчезли и грозный миршаб и другие царедворцы, так досаждавшие скромному меняле. Но увы, одновременно прекратились сделки. Все, казалось, рухнуло, и вот однажды...
