Перпендикулярность - Анна Любарская

— Ребенка обрабатывали боевыми психотропами?

— Да. Ему внушили ненависть к нашему государству и населению, а потом привязали на бессознательном уровне эту ненависть к любви. Любовь к математике стала для него частью ненависти к нам. Но ненависть зашили глубже, и заставили о ней забыть до определенного момента. Поэтому, до этого момента, он искренне испытывал позитивные чувства к стране, давшей ему после переезда сюда благополучие и признание, образование на высочайшем уровне, и возможность развиваться в науке.

— И что это был за момент?

— Выход на новый уровень в изучении экзо-частиц. Когда в нашем Технологическом институте разработали новую систему экспериментов, повышающих их управляемость и информативность. Наш пациент был запрограммирован сложным алгоритмом. По принципу: когда произойдет то — делай это, если получится это — иди туда — если не получится — делай то… Для него скачок в изучении экзо-материи стал таким пунктом, который запустил механизм вскрытия участков памяти, содержащих ненависть и побуждение вредить. С этого момента он начал чувствовать раздвоенность воспоминаний, чувств, отношения к окружающему.

— Его никак нельзя было вычислить?

— Он не проходил никакую спецподготовку, как диверсанты, шпионы или военные. У него не было никаких связей с теми, кто запрограммировал его за несколько месяцев «уроков». Они исчезли из его жизни навсегда. Он не получал никаких финансовых средств, информации, приказов со стороны. Не встречался с курьерами или кем-то подобным. Не искал в интернете и других местах информацию о способах причинения вреда и диверсиях. Ни с кем и никогда не говорил на такие темы. Не проявлял признаков агрессии в поведении. Даже признаков недовольства жизнью не проявлял. Наоборот.

— Получается, те, кто его запрограммировал, создали «бомбу замедленного действия», даже не зная, сработает ли она, когда и каким образом?

— Верно. Вполне возможно, что этих людей уже и нет. За последние двадцать лет уровень безопасности вырос в разы. В том числе путем борьбы с остатками враждебных сил. Даже не повернется язык назвать эти силы государствами, ведь они сами себя уничтожили. Оставив массы людей без работающих институтов власти и хотя бы базового обеспечения.

— Как он сумел обойти защиты лаборатории?

— Частично участвовал в создании этих программ, знал принципы их построения и работы. А нехватку той части информации, к которой не было доступа, перебил мощным вирусом, повредившим связь между блоками защит.

— Разве не понимал, что его действия могут повлечь планетарную катастрофу?

— Он не думал о последствиях. Алгоритм на это не был рассчитан. Главная задача — при обнаружении возможности причинить большой вред, использовать ее. Потребность выполнить задачу приобретает характер одержимости. И повышает способность скрывать цели и направленность действий — чтобы никто не помешал.

— Но разве ему не приходилось делать какие-то расчеты или симуляции с ИИ, чтобы понять, какое действие принесет нужный результат? И это могли бы засечь…

— Никаких симуляций он не выполнял, расчеты вел на домашнем планшете, не подключенном к интернету. И до конца их не довел. Нашел, как нужно изменить ход эксперимента, чтобы понеслось, а результаты уже не высчитывал. А это была самая сложная часть расчетов. Вот для этого ему понадобились бы уже совсем другие мощности. Потому и получил результат, неожиданный для самого себя.

И насколько я поняла из объяснений Романа Сергеевича, не полная изученность экзо-частиц несет определенные риски. Не всегда можно просчитать, как они себя поведут при каком-то воздействии. Поэтому их распределили по большому числу научных организаций, чтобы в одной не было большого их количества. И даже это нас не оградило, — Ольга развела руками.

— Он мог преодолеть заложенную в себя программу?

— Чтобы преодолеть, нужно о ней знать. Он не знал до момента ее «вскрытия», а потом импульс к действию был слишком мощным. Он перебивал чувства самосохранения, благодарности, здравомыслия. У него не было времени и ресурсов, чтобы ослабить воздействие программы и попытаться ее перебороть.

— Что ж, — Леша отставил чашку, — пообщаюсь с ним.

— Десять минут, — Ольга встала, махнув рукой на дверь.

Несколько метров по коридору, еще один пункт охраны, второй коридор с металлическими дверями, выкрашенными в серый. Здесь уже нет уютных диванов и столиков. Нет и окон. Леша поежился.

Войдя в палату, он удивленно застыл. Не ожидал, конечно, увидеть что-то вроде грязной тюремной камеры из старого кино. Но палата больше напоминала небольшой номер в гостинице. Она была оборудована даже чуть лучше, чем та, в которой лежал он сам. Единственное — без окна и приятных мелочей вроде фотографий на стенах, посуды на тумбочке и коврика под ногами.

Часть палаты, ближе к двери, была отделена прозрачной композитной стеной. Тонкой, как стекло, но гораздо прочнее. Леша понял это по крохотному числовому коду, пропечатанному на равных расстояниях одной тонкой строкой от пола до потолка. Илья сидел в кресле и читал с гибкого планшета. Увидев Лешу, отложил чтение и подошел к прозрачной преграде.

— Решил меня навестить? — в голосе совсем не осталось сумасшедших ноток, только грусть.

Звук шел из небольшого динамика под потолком.

— Да. Как идет лечение?

— Я чувствую себя не таким разделенным. Но меня еще мучает то чувство, которое я никогда не хотел испытывать. Мне его навязали. Словно воткнули в мозг ржавый гвоздь.

— Думаю, оно исчезнет со временем. Чем занимаешься?

— Читаю научные статьи. Не могу без этого.

— Тебе разрешают работать?

— Только заниматься теорией, эксперименты мне больше не доверят никогда, — Илья печально улыбнулся, — Возможно, разрешат заниматься обучением.

Леша развел руками:

— Ты такое отжег, что пускать тебя в какую-нибудь лабораторию было бы слишком.

Они поговорили еще минут пять об Институте, о сотрудниках. Было видно, что Илья чувствует вину и беспокойство за их судьбу. Но время от времени вдруг проскальзывала неадекватная злость и обида за то, что не дали довести до конца «шикарный эксперимент».

Ольга