– Кто-то прошел тут днем или двумя раньше, – сказал Гумилев, показывая на дохлятину. – Интересно, они двинулись дальше пешком, или эти павшие мулы не были последними?
– Может быть, не стоит здесь задерживаться? – с сомнением спросил Коленька. – Падалью воняет, и воды все равно нет…
– Ее и дальше нет, насколько я понимаю. Идти без остановки до ночи нет особого смысла. Передохнем хотя бы часок.
Воду пришлось экономить – вдруг и следующий привал окажется «сухим»? Надоевшая жареная мука застревала в глотке комком, и Гумилев, махнув рукой, откупорил бутылку вина, на которое сам наложил вето перед походом.
– Иисус превратил воду в вино, – заметил он, разливая темно-красную жидкость по кружкам, – а не вино в воду. И мы не пьянствуем, а всего лишь утоляем жажду.
– Кстати, вряд ли собравшиеся оценили бы чудо по достоинству, преврати Иисус и в самом деле вино в воду, – засмеялся Сверчков.
Ашкеры с завистью смотрели на европейцев, и Гумилев, поразмыслив немного, выставил им пару бутылок. Это оказало благотворное воздействие: абиссинцы развеселились, перестали испуганно озираться, а опустошив бутылки, принялись петь. Правда, привал несколько затянулся, но в путь они тронулись действительно отдохнувшими.
Пейзаж вокруг был таким же безрадостным, как и ранее, но уже не так угнетал. Коленька насвистывал «Янки дудл денди», а Гумилев пытался восстановить в памяти облик своего ночного знакомца. Как часто бывает, после яркого впечатления трудно вспомнить его в деталях спустя несколько часов. Вот и теперь Гумилев представлял по отдельности то злые сверкающие глазки, то острые зубы, покрытые отвратительным желтым налетом, то когтистые руки, так похожие на человеческие… Но в целом все это не складывалось в картинку. Гумилев даже попытался нарисовать в блокноте морду чудовища, но выходило все не то, и он в сердцах вырвал страничку, смял и выбросил. Налетевший порыв ветра тут же унес легкий бумажный комочек в пустыню.
До следующего этапа своего путешествия они добрались даже быстрее, нежели рассчитывал Гумилев. Тамошняя цистерна была наполовину налита водой, не слишком свежей, но выбирать не приходилось. Пока ашкеры устанавливали палатки и разводили костер, Коленька с Гумилевым обошли лагерь по периметру. Все было спокойно, но внезапно Гумилев наклонился и что-то поднял с земли.
– Смотри, – сказал он.
Коленька с ужасом обнаружил, что дядя держит в руках человеческий зуб. Большой, с неаккуратно обломанными корнями, выпачканный в засохшей крови.
– Какая гадость, – пробормотал Сверчков. – Бросьте его скорее.
– Такое впечатление, что зуб не удален лекарем, а скорее выбит… Не нравится мне это, – покачал головой Гумилев. Они медленно пошли вперед, внимательно вглядываясь в чахлые кустики жесткой травы и песчаные наносы, и за пригорком нашли труп.
Негр, голый по пояс, с обритой головой, в широких полотняных шароварах, когда-то белых, а теперь темно-красных, почти черных, заскорузлых от крови, лежал на спине, широко открыв глаза и разинув рот. Руки раскинуты в стороны, и на них – ни одного пальца. Живот разорван, и сизые петли кишок змеятся по каменистому песку…
Коленька отбежал в сторону, где его тут же стошнило. Гумилев отбросил в сторону зуб и присел на корточки. Пальцы у покойника были вырваны столь же жестоко, как у незадачливого вора-ашкера, чей труп они нашли в пустыне вчера. Вернувшийся Коленька тихо спросил:
– Дядя Коля, вы думаете, он вернулся?
– Кто?
– Демон.
– Я думаю, что он шел за нами. Вернее, впереди нас. Дорог здесь не так уж много, и он мог догадываться, что мы движемся к воде и заночуем возле нее… Здесь ему и попался этот бедолага. Полагаю, совсем недавно – часа три-четыре назад…
– Вы говорите об этой твари так, словно она разумна.
– А кто сказал, что она неразумна? И давай все же не станем называть ее демоном. Это животное, очень умное, опасное, необычное, но – животное.
– Хорошо, – согласился Коленька.
– Ашкерам ничего не скажем, благо труп из лагеря не виден. Идем обратно. Советую немного поспать, пока еще светло – ночью нам спать вряд ли придется…
Так и вышло. С наступлением темноты Гумилев растолкал Коленьку, сладко спавшего на бурнусе у костра, и сказал:
– Дежурить будем вместе, не давая друг другу заснуть. Как только заметишь что-то необычное или почувствуешь… ну, ты понимаешь, о чем я… сразу говори мне.
– А что же ашкеры? – Коленька оглянулся на шумно спорящих абиссинцев.
– Я пожертвовал им несколько бутылок вина, куда добавил снотворное из аптечки. Сейчас погалдят еще немного и улягутся спать. С нами будет Феликс, я ему все рассказал, а от остальных вряд ли вышла бы польза. Они умелые и отважные воины, но против разбойников, а не против демона из пустыни. Пусть спят, иначе с перепугу перестреляют друг друга и нас. Мы или справимся без них, или…
Гумилев не договорил. Коленьку пробил озноб, он подвинул поближе к себе винтовку. Подошел Феликс – он был абсолютно трезв, ибо вина не пил, сказывалось католическое воспитание. В руке толстый переводчик держал свой карабин.
– Они совсем пьяные, – с плохо скрытым презрением сказал Феликс.
– Пусть веселятся, – махнул рукой Гумилев.
– Феликс, а ты слыхал раньше о таких тварях, что напала ночью? – спросил Коленька.
Толстяк покачал головой:
– Разные истории рассказывают, и я слушал их, когда был совсем маленький, а потом перестал. Хотя в пустыне кого только не встретишь. Но я думаю, что это всего лишь животные, а не порождения Ада. Значит, их можно убить.
– Учись, – сказал Гумилев Коленьке. – Французские миссионеры даром свой хлеб не едят. Наш друг Феликс рассуждает, словно парижский академик-естествоиспытатель.
– Я немного подремлю, – то ли спросил, то ли констатировал переводчик и, усевшись поудобнее, в самом деле тут же задремал, посапывая. Постепенно перестали шуметь и ашкеры, и на лагерь опустились тишина и тьма. Костер еле слышно потрескивал, пожирая тонкие сухие ветки, где-то далеко выл шакал, и Коленьке было совершенно не по себе.
Гумилев не подавал виду, но он тоже отчаянно трусил. Считая себя – и не без оснований – довольно храбрым человеком, он в то же время не представлял, что делать. Демон или неизвестное науке существо, противник был чересчур выносливым, хитрым и злобным. Несколько выстрелов в упор его, судя по всему, не остановили… Если только это была та же самая тварь, подумал Гумилев с ужасом. А если их несколько?! Стая?!
Но пугаться было уже слишком поздно, поэтому он толкнул Коленьку локтем и сказал:
– Пойду пройдусь. Будь начеку.
