"Мы потеряли примерно треть наших странных людей. Каждого в радиусе двухсот футов от этого твоего удара."
- Пусть упокоятся с миром. - Он посмотрел на стоявшего над ним зеленого человека. - Я действительно имею в виду, Солум. Я не просто так сказал.
"Я знаю."
Молчание.
- Я не чувствовал себя так с тех пор как меня выгнали из школы за то, что я ел муравьев.
"А зачем ты это делал?"
- Спроси у моих кристаллов. Когда они работают, они создают чертовскую нехватку муравьиной кислоты. Я не знаю почему. Я не мог не есть их. - Он принюхался: - Я чувствую их запах сейчас. - Он наклонился и снова принюхался. - У тебя есть огонек?
Солум дал ему зажигалку, зажег ее.
- Я так и думал, - сказал Горти. - Наступил прямо на муравьиную кучу. - Он взял оттуда щепотку и просеял ее на свою ладонь. - Черные муравьи. Маленькие рыженькие намного лучше. - Медленно, почти неохотно, он перевернул руку и стряхнул мусор. Он отряхнул руки.
"Идем в столовую, Горти."
- Да. - Он встал. На его лице была растерянность. - Нет, Солум. Ты иди вперед. Мне нужно кое-что сделать.
Солум грустно покачал головой и пошел. Горти вернулся в трейлер, нашел в темноте дорогу к задней стенке, где Людоед хранил свои лабораторные препараты.
- Она должна быть где-то здесь, - пробормотал он, включал свет. Соляная, серная, азотная, уксусная - ага, вот она. - Он взял бутылку муравьиной кислоты и открыл ее. Он нашел кусочек ваты, смочил его в кислоте и прикоснулся языком. - Вкусно, - пробормотал он. - А это что? Рецидив? - Он снова поднял кусочек ваты.
- Это _т_а_к_ хорошо пахнет! Что это? А мне можно немного?
Горти сильно прикусил язык и повернулся.
Она вышла на свет, зевая.
- Надо же было мне уснуть в таком странном месте... Горти! Что случилось? Ты - ты плачешь? - спросила Зина.
- Я? Никогда, - сказал он. Он обнял ее и зарыдал. Она обнимала его голову и принюхивалась к кислоте.
Спустя некоторое время, когда он затих, и когда у нее был свой кусочек ваты, она спросила:
- В чем дело, Горти?
- Мне нужно много рассказать тебе, - сказал он мягко. - В основном о маленькой девочке, которая была чужаком, пока не спасла страну. А потом собралось что-то вроде международного гражданского комитета, который позаботился о том, чтобы она получила свои документы и мужа в придачу. Удивительная история. По-настоящему артистическая...
Часть письма:
"...в больнице, просто отдыхая, малыш Бобби. Я думаю, что у меня просто было переутомление. Я ничего не помню. Мне сказали, что я вышла из магазина однажды вечером и меня нашли блуждающей по улицам четыре дня спустя. Со мной ничего не случилось, совсем ничего, Бобби. Это странно оглядываться на дыру в твоей жизни. Но от этого я стала ничуть не хуже.
Но есть и хорошие новости. Старый противный Блуэтт умер от сердечного приступа на карнавале.
Моя работа у Хартфорда ждет меня, когда бы я ни вернулась. И послушай, помнишь странный рассказ о гитаристе, который одолжил мне триста долларов в ту ужасную ночь? Он прислал мне записку через Хартфорда. Там пишется, что он только что унаследовал бизнес стоимостью в два миллиона и что я могу оставить деньги себе. Я просто не знаю, что делать. Никто не знает где он, и вообще ничего о нем. Он навсегда уехал из города. Один из соседей сказал мне, что у него две маленькие дочери. Во всяком случае с ним были две маленькие девочки, когда он уходил. Так что деньги в банке, и папино наследство в портфеле.
Так что не волнуйся. Особенно обо мне. Что касается этих четырех дней, они не оставили на мне никакого следа; ну, маленький синяк на щеке, но это пустяк. Вероятно это были хорошие дни. Иногда, когда я просыпаюсь, у меня возникает такое чувство - я почти могу его определить словами - это что-то вроде полу-памяти о том, что я любила очень хорошего. А может быть я все это придумала. Теперь ты смеешься надо мной..."
