Работа на шахте пошла сразу ровнее и спокойнее. Скорость ее еще более возросла.
Первая контратака подземного жара была отбита.
Теперь проходчики и строители работали при температуре, близкой к температуре человеческого тела.
Асбестовыми костюмами пользовались только те, кто непосредственно соприкасался с обнаженной породой.
Многие работали в трусиках и в больших шлемах, сапогах и рукавицах. Люди в этом наряде становились похожими на тоненьких головастиков с преувеличенно разросшимися конечностями.
Вскоре в шахте появились костюмы из шелковистой самоохлаждающейся материи, изобретенные главным диспетчером Левченко. Материя в них была пропитана раствором, который при испарении поддерживал постоянную температуру в двадцать градусов по Цельсию.
Резиновые фляги — карманы для раствора — помещались на спине и у пояса. Запаса раствора хватало на пятнадцать часов работы. Раз в три дня, после трех пятичасовых смен, владельцы костюмов бежали заправляться охлаждающим раствором к колонкам, которые были установлены в каждом защитном зале.
Среди бурильщиков и подрывников пользовалась большим успехом предложенная Ключниковым защитная сетка. Она была сплетена из гибких трубочек, по которым циркулировал жидкий воздух.
Это была волшебная сетка, в ней можно было войти даже в пылающую печь. Стоило открыть регулятор сосуда, подвешенного к поясу, и по трубкам устремлялся жидкий воздух. Он вырывался наружу через все поры трубочек и окружал человека прохладным облаком, как бы горячо вокруг ни было.
Но сетка стесняла движения. Работать в ней было неудобно. Между тем строителям шахты предстояло проникнуть еще дальше в глубь земли и достигнуть слоев с температурой примерно вдвое более высокой. Было очевидно, что получена лишь отсрочка и что не сегодня — завтра внутренний жар земли опять задержит проходку небывалой шахты.
На Краматорском машиностроительном заводе и на Уралмаше изготовлялись новые холодильные установки для шахты на Острове Черного Камня, но их должны были закончить только к середине зимы и доставить лишь весной. До этого времени рассчитывать приходилось только на свои силы.
Вот почему партийный комитет несколько раз подряд обсуждал вопрос об охлаждении шахты. Коммунисты стройки работали над вопросами охлаждения сами и собирали предложения всех, с кем им приходилось сталкиваться. Каким бы незначительным или трудно выполнимым ни казалось предложение, его рассматривали всерьез, и оно поступало к Медведеву, затем к Ключникову и Дружинину.
Когда предложений накопилось достаточно, в большом зале только что отстроенного клуба Острова Черного Камня было созвано совещание производственного и партийного актива острова.
На это совещание получил приглашение и бригадир подрывников Щупак.
Польщенный таким вниманием, он надел свой лучший костюм и поспешил в клуб. Он вошел в еще пахнущий краской зал и скромно сел сзади. Однако остаться там ему не удалось: его избрали в президиум.
Ему пришлось перейти на сцену и сесть за стол, покрытый красным сукном.
Он выслушал выступление Медведева, доклад Ключникова, затем речи инженеров.
Инженеры предлагали различные способы борьбы с высокой температурой. Многие из них говорили о жидком воздухе.
Щупак слушал, слушал их и вдруг неожиданно для себя взял слово и выступил с собственным предложением.
Ему часто приходилось иметь дело с жидким воздухом. Он давно думал о том, что хорошо бы применить как взрывчатое вещество эту легкую, прозрачную жидкость. Здесь, в шахте, холод жидкого воздуха мог одновременно сослужить хорошую службу и в деле охлаждения забоя.
Щупак предложил сделать своего рода воздушный монитор и воспользоваться сильной струей жидкого воздуха для раздробления и охлаждения породы в забое.
Разница между температурой раскаленного камня и жидкого воздуха чуть не пятьсот градусов. Она так велика, что камень будет тут же трескаться, взрываться и разлетаться на куски.
Каждая трещина послужит миниатюрной скважиной для закладки сильного взрывчатого вещества, роль которого будет играть жидкий воздух.
Процесс должен итти непрерывно. Щупак утверждал, что ни одна горная порода не сможет противостоять разрушительному действию жидкого воздуха. Чем сильнее она будет раскалена, тем лучше и скорее пойдет дело.
Интересное предложение Щупака вызвало много споров и возражений.
Вслед за ним выступил сменный инженер Анохин. Он сказал, что Щупак не сумеет регулировать струю и вместе с породой может взорвать или превратить в ледяные статуи всех занятых в забое рабочих.
Отвечая Анохину и другим инженерам, Щупак разгорячился и пообещал сконструировать в течение месяца форсунку, пригодную и для взрывных работ и для охлаждения. За этот же срок Щупак обещал научиться с ней работать и применить ее в забое.
Щупак закончил свою речь под гром аплодисментов, но на душе у него было смутно. Он сидел сам не свой и думал о данном обещании. Теперь он ясно видел, что это были неосторожные слова. Щупак пожалел о них, как только они сорвались с губ, но было уже поздно.
Он понял, что обосновать свое предложение, сделать сложную форсунку, рассчитанную на высокое давление, и научиться с ней работать за такой короткий срок ему будет не под силу.
Но отступать теперь поздно. Обещание дано, следовало его выполнять.
В первые дни после совещания Щупак до того терзался сомнениями, что ходил сам не свой. Он похудел, побледнел и даже избегал встреч с Любой.
Едва он садился за стол, брал бумагу и карандаш, как тут же обнаруживал, что карандаш не хочет ему подчиняться, бумага выскальзывает из рук и ни один чертеж не получается. Мысли его путаются, а слова упорно отказываются связываться в предложения.
Так продолжалось до тех пор, пока Медведев не появился в общежитии у Щупака.
— Что же ты прячешься? Я четыре раза просил передать, чтобы ты зашел ко мне. Где твоя форсунка? — спросил парторг.
Смущенный Щупак растерянно похлопал себя по лбу:
— Вот здесь… Только здесь, и больше нигде. Боюсь — не выйдет это у меня, Павел Васильевич… Не под силу мне сделать такую вещь в натуре…
— Не верю, что не выйдет! Не верю, что боишься! — оборвал его Медведев. — За Щупака другие боятся, это бывает частенько, а он сам никогда не боится. Он, по-моему, даже не умеет бояться.
— Ну не выходит, Павел Васильевич! Ну что я сделаю, если не выходит? — чуть не плача, воскликнул Щупак.
— А кто тебе помогает? — спросил Медведев.
— Помогать мне не в чем. У меня не то что чертежа, даже рисунка нет. Пустое волнение мысли… — мрачно сказал Щупак.
