Крышку люка Андрей закрывать не стал. Вернувшись к плите, он перевел рукоятки фиксаторов в вертикальное положение и услышал, как зашипел вырывающийся на свободу пропан.
Андрей достал зажигалку, зубами разорвал презерватив, откинул крышку «Зиппо» и чуть провернул колесико. Сноп искр ему был не нужен. Тут и одной достаточно, лишь бы она попала куда нужно — на фитиль.
Нет искры. Ни одной. А ведь работала зажигалка, нормально работала, он же прикуривал сигарету…
Андрей снова провернул рубчатое колесико, уже сильнее, резче. Искры сорвались с кремня, коснулись фитиля и подожгли его.
Сантиметровой высоты пламя затрепетало, закачалось. Движения воздуха в каюте не было, и Андрей поют, что это дрожит его рука. Он подождал, когда сердце замедлит свой торопливый бег, и осторожно поставил зажигалку на керамическую поверхность плиты.
У двери каюты послышались шаги.
— Ты куда? — громко спросил Кудря.
До этого бандиты разговаривали вполголоса — все больше по фене ботали, пьяно и непонятно, так что Андрей даже не прислушивался. А тут…
— Отлить надо, — сказал парень в свитере. Андрей узнал его надтреснутый голос.
— Да ты мне там все обоссышь. Тебе чего, моря мало?
— Это точно, — заржал парень. — Могу обоссать.
Андрей услышал, как он придвинулся к борту, цепляясь ногами за какие-то предметы и матерясь при этом. Потом забулькало — парень мочился прямо с борта катера. Отдуваясь, сказал:
— Девку хочу.
— Мало ли чего ты хочешь, — фыркнул Кудря. — Сиди, хотельник.
— Хочу, — заупрямился парень. — И помоложе чтоб.
— Лялька твоя не девочкой была.
— Ты опять? — в голосе парня зазвучал металл.
— Ладно, проехали. А с девчушками перетолчешься! Чтобы потом мои пацаны опять за тобой сор подметали? Они, конечно, ребята исполнительные, кого велено замочат, а только лишнюю мокруху им на себя вешать тоже ни к чему. И в землекопы они не нанимались.
Парень в свитере зло хохотнул:
— Ко мне не нанимались, они по твоей указке могилы роют. А мокруха… Одной больше, одной меньше, все равно вышак! Что мне, что им.
— Кончай базарить, — рассвирепел Кудря и тут же сдержал себя, сказал миролюбиво: — Давай выпьем.
— За меня? Наливай.
Андрей повел плечами, сбрасывая напряжение, и посмотрел на огонек зажигалки. Больше ему здесь делать было нечего.
Он покинул катер так же беззвучно, как и проник на него. Балтийская вода опять обожгла холодом. Под причалом он чуть задержался, чтобы глубокими вдохами провентилировать легкие, и погрузился в воду с головой.
Вынырнул Андрей далеко от катера. Было уже совсем темно, и он не боялся, что его заметят. Добравшись до решетки, он выбрался на берег и, усмиряя зубовный стук, стал одеваться. Натянув рубашку, ветровку и куртку, он стащил штаны, выжал их, снова надел. Носки. Ботинки. Зашнуровав их, он вытер панамой лицо, пригладил волосы и, не забывая об осторожности и «мертвых зонах», стал удаляться от берега.
Он не знал, сколько еще ждать — минуту, две, пять, и есть ли смысл ждать вообще. Мало ли какая случайность: газа в баллонах может оказаться недостаточно, чтобы застелить пол каюты до нужного уровня; зажигалка может потухнуть, подделка все-таки, это на родные «Зиппо» дается пожизненная гарантия, а тут качества никто не обещает, так что может и потухнуть…
За спиной громыхнуло. Андрей оглянулся. Над притаившимся между соснами забором вставало багровое зарево. Громыхнуло еще раз. Зарево окрасилось желтым, небо прочертили пылающие метеоры. Секунды спустя по барабанным перепонкам ударило с десятикратной силой. Это взорвались топливные баки. Стало светло. Взрывная волна качнула кроны сосен. К небесам взлетали фейерверки обломков «Суперрайдера». Криков не было.
Андрей сунул руки в карманы куртки. Пальцы коснулись сигаретной пачки, но у него даже мысли не возникло — закурить, чтобы если не согреться, то попытаться обмануть холод. Он же обещал! Правда, сегодня он нарушил данную не столько Сашке, сколько самому себе клятву, так на то была веская причина. И хватит. Потому что сейчас это не необходимость — искушение, слабость. А он должен быть сильным, уверенным в себе. Что сделано, то сделано. И не о чем жалеть.
Тропинка вывела Андрея к станции. Судя по расписанию, последнюю в этот день электричку следовало ожидать через восемь минут. Слишком мало, чтобы заняться еще чем-нибудь полезным: сходить поклониться Анне Андреевне, например. Хотя… Ночь, закрыто кладбище. Жаль.
Разбудил его Говард — неловким движением, вполне объяснимым при такой тесноте.
Изможденным американец не выглядел. Сон — универсальное лекарство — плюс «микстура» Андрея пошли ему на пользу. Голову Баро обмотал свернутым в жгут носовым платком, и смотрелась эта повязка эффектно — как бандана убежденного рэпера.
— Как себя чувствуешь?
Андрей прикоснулся к пластырю на лбу:
— Терпимо. А ты?
Баро поправил платок-повязку:
— Вполне. Хочу посмотреть, что снаружи.
— День.
Американец ослабил шнуровку и откинул шторку. Солнечные лучи ворвались под купол.
Океан был настроен благодушно. Волны с нежностью передавали плот друг другу, и он колыхался, как деревенская зыбка, в которой младенческий сон особенно крепок. Лишь изредка плот вздрагивал, будто от руки прикорнувшей и нечаянно облокотившейся на люльку кормилицы.
— Передатчик надо выключить, — сказал Андрей.
Американец с сомнением взглянул на него:
— Думаешь, не дозовется?
— Ты когда радиобуй включил, еще на «Снежинке»?
— Да.
— Считай, две трети из своих семидесяти двух часов он уже исчерпал. И сдохнет раньше, чем нас услышат.
Андрей поделился своими выкладками с Баро, и тот согласился с ними. Да, они оказались в той точке Атлантики, где не бывает кораблей, а небо здесь не знает самолетов. Конечно, устроители Трансатлантической гонки ударят в набат, потеряв связь с яхтсменами, а затем и светящиеся на своих электронных картах точки, обозначающие «Снежинку» и «Северную птицу», но слишком велик сектор поиска, а значит, и слишком велика вероятность того, что самолеты береговой охраны вернутся ни с чем: ничего не видели, никого не слышали.
— Помоги.
Андрей придержал американца за ноги, когда тот высунулся наружу.
Баро дотянулся до маячка на вершине купола и щелкнул тумблером. Лампочка погасла, и это означало, что радиобуй тоже умолк.
— Пить хочется, — сказал Говард.
— И мне.
Баро извлек из бортового кармана плота литровую бутыль, отвинтил крышку и сделал большой глоток. Один.
