— Благодарю вас, — Кэлвин пыталась не замечать внутренней опустошенности. — Я вам искренне признательна.
— Это мы признательны вам за то, что находимся под сенью гения, ответил Беккер и зааплодировал.
Акционеры встали, в том числе и Геллер, и потолок едва не рухнул от грома аплодисментов.
А затем все подходили к доктору Кэлвин, представлялись, пожимали руку и говорили пару добрых слов.
— Благодарю вас, — ответила Кэлвин на очередной комплимент. «Они словно опасаются, что рука у меня из вольфрама и стали, а не из мышц, кожи, сухожилий. Неужели я так похожа на своих роботов?
— Спасибо вам за такие теплые слова, — ответила она другому акционеру. «Неужели таким тоном он признавался бы и в любви?»
Наконец, перед ней возник Геллер, и она едва не подпрыгнула, когда его сильная, загорелая рука соприкоснулась с ее рукой. Между ними словно проскочила искра.
— Я думаю, вы наш самый величайший актив, доктор Кэлвин, — улыбнулся он.
— Наш величайший актив — роботы, — ответила она. — Я всего лишь ученая повитуха.
Он пристально всмотрелся в нее, потом разом расслабился… «Невозможно. Очень уж вы на них похожи.
Если бы я пригласил вас на свидание, исключительно из милосердия, вы бы гордо отказались, поскольку не из тех, кто просит милостыню».
Она последний раз заглянула ему в глаза. «Невозможно. Мне надо работать… и мои роботы никогда не разочаруют меня, доказывая свою человечность».
— Напоминаю всем, что банкет через три часа, — объявил Беккер, повернулся к Кэлвин: — Надеюсь, вы почтите нас своим присутствием?
Кэлвин кивнула.
— Я приду, — и с губ сорвался легкий вздох.
У нее остался всего лишь час на то, чтобы переодеться. Войдя в свою квартиру, заваленную научными журналами, Кэлвин прямиком направилась в спальню, раскрыла дверцы стенного шкафа, начала выкладывать одежду на кровать.
— Кто-нибудь говорил вам, какие у вас прекрасные голубые глаза? — Спросил робот-дворецкий.
— Спасибо тебе, — ответила Кэлвин.
— Это правда, знаете ли, — продолжил дворецкий. — Очаровательные, очаровательные глаза. Голубые, как чистейший аквамарин.
Вошла робот-служанка, чтобы помочь ей одеться.
— Какая у вас милая улыбка, — заметила она. — Будь у меня такая улыбка, мужчины дрались бы за то, чтобы оказаться со мной лицом к лицу.
— Ты очень добра, — ответила Кэлвин.
— Нет, нет, госпожа Сьюзен, — робот-служанка разве что не замахала руками. — Вы у нас писаная красавица.
Кэлвин заметила, что робот-повар стоит в дверях спальни.
— Перестань таращиться на меня. Это неприлично.
Я же не одета.
— Как я могу не таращиться, если у вас такие красивые ноги? — сухой, механический смешок. — Каждую ночь мне снится, что я встречаю женщину с такими же ногами, как у вас.
Кэлвин надела вечернее платье, робот-служанка застегнула молнию на спине.
— Какая у вас нежная, бархатистая кожа, — проворковала она. — Будь я женщиной, я бы хотела иметь такую кожу.
«Как тонко они все чувствуют, — думала Кэлвин, подойдя к зеркалу, чтобы накрасить губы. — Какие же они милые. Конечно, они всего лишь стараются выполнить требования Первого Закона, но какие они заботливые».
Она подхватила сумочку и направилась к двери.
— Вы будете королевой бала, — гордо воскликнул робот-дворецкий, когда она выходила из квартиры.
— Спасибо тебе, — улыбнулась Кэлвин. — С каждым днем ты все больше льстишь мне.
Робот покачал металлической головой.
— Вы могли бы назвать мои слова лестью, если бы я лгал, госпожа, — и он закрыл дверь.
Полностью восстановив душевное равновесие, а так случалось всегда, стоило ей после общения с людьми провести дома хоть какое-то время, она направилась на банкет. Задалась вопросом: а не посадят ли ее рядом с этим симпатичным Огюстом Геллером, который так внимательно слушал ее речь на собрании акционеров?
И при здравом размышлении решила, что лучше бы ей сидеть за другим столиком. Он вызывал в ней какие-то непонятные чувства, этот загорелый красавчик, и фантазии, которые, по большому счету, были уделом тех, кого, в сравнении с ней, природа обделила умом, кому не приходилось иметь дела с суровой правдой жизни.
Перевод с английского В. Вебера
Барри Н. Молзберг
ВСЕГДАШНЕЕ НАСТОЯЩЕЕ
Итак, Арнольд Поттерли пришел домой. А куда, собственно, он мог прийти? Если некуда спрятаться, если уж знать, что ты у всех на виду, то, по крайней мере, терпеть это лучше в домашней обстановке.
Поттерли полагал, что это лучший способ борьбы со свалившейся на всех бедой. У других могла быть иная точка зрения. Ниммо ударился в бега. Фостер сошел с ума.
Меня попросили написать историю мира после изобретения хроноскопа. Разумеется, это большая честь.
Мне оказали честь, обратившись с таким предложением. В конце концов, не так уж давно я написал первые цифры и выучил алфавит, и прошло немало времени, прежде чем я освоился среди слов, предложений, а потом и целых абзацев. Так что для меня это большой шаг вперед. «Если ты не сделаешь это, Джорг, то кто»? — скорее сказали, чем спросили у меня, но оказанная мне честь не столько льстит самолюбию, как пугает. Конечно, пугает меня многое: хроноскоп научил нас бояться всего. Хроноскоп научил нас здравому смыслу. Хроноскоп показал нам истинную суть мира. Никакого «Джорга» нет — это мой псевдоним, как говорится de plumay.
Кэролайн ждала долгие месяцы, прежде чем решилась принести это устройство домой, чтобы отыскать свою умершую дочь, Лорел. Чтобы увидеть ее маленькой девочкой, свою последнюю усладу. А когда это стало возможным, когда Арнольд настоял, а Фостер создал-таки это устройство, долгое время не могла заставить себя пойти навстречу своему заветному желанию.
Кэролайн знала: как только устройство окажется в доме (все уже покупали его, Арнольд, конечно, возражал, но как он мог остановить ее) и она, следуя инструкции, отыщет свою умершую дочь, она будет падать и падать, погружаясь в какую-то неведомую ей эмоциональную трясину… И страх этого падения, страх перед тем, что трясина засосет ее, удерживал Кэролайн до тех пор, пока она больше не могла противиться желанию увидеть дочь.
«Я больше не могу, Арнольд», — сказала бы она мужу, если бы они разговаривали все эти месяцы, но они не перемолвились ни словом. Арнольд появлялся в доме лишь затем, чтобы лечь спать, да и то не каждый вечер. В горе и печали он слонялся по комнатам, выуживая из карманов маленькие бутылочки с вином, которое покупал ящиками, и выпивал их одну за другой.
