Лежавший на столе режиссер внезапно задвигал руками, Медсестра даже отшатнулась от неожиданности.
— Зрачки сужаются, — звонким, срывающимся голосом сказала она, — он пытается двигаться.
— Проверьте, не появилось ли самостоятельное дыхание и пульс.
— Дыхание есть, пульса нет, — уже более спокойным голосом сказала медсестра.
— Фибрилляция, — доложил дежурный врач. — Нужен электрошок.
Корниенко кивнул. От первого же разряда тело лежавшего резко дернулось.
— Кажется, есть, — неуверенно сказал врач. — Да, сердце пошло, пульс восстанавливается.
Умерший возвращался к жизни. Когда его доставили в больницу на «скорой», он напоминал уже окоченевший труп из-за судорог в мышцах. Теперь тело расслабленно лежало на операционном столе. Корниенко приблизился, заглянул в открытые глаза.
— Он без сознания, — пробормотала медсестра, и главврач подумал, что лучше не скажешь. Скорее всего, он так и останется — без сознания.
— Думаешь, зря стараемся? — Дежурный врач посмотрел на Корниенко.
— Видно будет, — сказал тот. Он не любил делать прогнозы.
— У него сильные деформации энергоструктур, — вдруг произнес женский голос откуда-то от двери.
Корниенко в изумлении обернулся. В дверях стояла Алина. В больничном халате, коротко остриженная, с широко раскрытыми глазами… Чертовски хороша, успел подумать главврач, но медсестра опомнилась первой.
— Что вы здесь делаете?! — взвизгнула она. — Вам нельзя вставать!
Корниенко пришел в себя и быстро шагнул к Алине.
— Немедленно вернитесь в палату, — сказал он не столько требовательным, сколько просящим тоном. — Вы с ума сошли. Вам лежать нужно.
— Отойдите от него, — сказала Алина. — Я сама ему помогу, вы ничего не сделаете. У него разрушены многие структуры.
— Ну-ка немедленно в свою палату, — с трудом проговорил Корниенко и попытался сделать еще шаг, но не смог. С изумлением и страхом он чувствовал, что его тело отказывается повиноваться. Мышцы были словно ватные. Внезапно ноги его подкосились, и он опустился на пол. Ему удалось развернуться и прислониться единой к стене, и он еще смог увидеть, как то же самое произошло со всеми находившимися в палате врачами.
Алина спокойно подошла к столу, обходя лежавших или сидевших и полностью обездвиженных людей. Она приблизилась к Эдику и обхватила его голову ладонями.
— Не трогайте его, — промямлил Корниенко, но больше уже не смог произнести ни слова: все его силы уходили на то, чтобы держать глаза открытыми. Он с превеликим трудом заставил себя сконцентрировать сознание и не заснуть. Она рехнулась от травмы, подумал главврач, но почему ее не остановили? Хотя весь персонал здесь, она свободно прошла по коридору. И что теперь? Что она делает?
Алина продолжала сжимать голову Эдика, застыв неподвижно в очень неудобной позе. Сколько прошло времени, Корниенко не знал. Ему казалось, что время замедлилось. Он с трудом обвел глазами остальных. Похоже, они были в том же состоянии — в сознании, но не способны шевельнуть даже пальцем. Чертовщина какая-то, подумал Корниенко. Прошло не менее получаса, по его мнению. Настенные часы висели над ним, и он их не видел, а наручных у него не было.
— Я останусь с ним, а вы идите, — сказала Алина, не меняя позы.
И тут главврач почувствовал, что может встать самостоятельно, что он незамедлительно и сделал. Но кроме этого, он чувствовал настоятельную необходимость немедленно покинуть реанимационную палату. Неуверенными шагами он вышел за дверь, за ним молча последовали остальные. Вышедший последним дежурный врач закрыл дверь, и вся процессия двинулась к выходу. В фойе они уселись на два дивана для посетителей. Своим поведением они весьма напоминали сомнамбул. Ночной сторож, клевавший носом в кресле у входа, поднял голову, усиленно протер глаза и в ужасе уставился на них.
— Что, помер? — сиплым голосом, полным страха, спросил он. Никто ему не ответил. Челюсть у сторожа чуть отвисла, и он сидел так в кресле, наклонившись вперед и обводя умоляющим взглядом всех сидевших на диванах. Но никто на него не смотрел.
— Утро уже, — сказал Корниенко, увидев наконец часы на стене.
— Ей нельзя там оставаться, — вяло промолвила медсестра, — и вставать ей было нельзя.
— Нельзя, — согласился Корниенко. Но никто из медиков не двинулся с места.
— Ты меня слышишь?
— Да. — Эдик с трудом разлепил веки. — Что это было?
— Я не знаю, у тебя были разрушены некоторые информационно-энергетические структуры, я их восстановила, как смогла.
— Ты умеешь их восстанавливать?
— Я сама не знаю почему, но я это… чувствую. Я уже несколько часов сижу и занимаюсь этим, и мне кажется, начинаю что-то понимать, хотя это совершенно непонятно и ново.
— Это зеркало, Алина, оно нас изменило. Я тоже смотрелся в него, потом пришел этот Серый и хотел меня уничтожить.
— Зачем? Какой серый? Ты бредишь?
— Да нет, все так и было. Алина, он может явиться сюда, он не хочет, чтобы мы выжили.
— Кто он?
— Он с другой планеты. И зеркало тоже. Он искал его. Нам нужно скрыться куда-нибудь. Ты как себя чувствуешь?
— Почти нормально, только голова… Такое ощущение, будто она затекла, как нога.
— Да-да, у меня то же самое. Мы должны быть вместе. Я теперь понял, Алина, тот милиционер — он тоже изменился…
— Какой?
— А, ты не знаешь. Когда тебя увезли в больницу, там остался милиционер… Ладно. Кто тебя ударил? Сергей?
— Нет. Он ушел, потом я сидела… у зеркала, потом появился призрак. По-моему, он вышел из зеркала. Я бросила в него пудреницей, а у него появилось лицо, белое… страшное… и он был похож на Сергея… то есть просто будто слепок его лица… гипсовый. Я теперь понимаю, что это информационно-энергетическая структура, и даже не знаю, откуда мне это известно. Это его структура, вернее, ее измененная копия, и когда она входит в основную, то происходят изменения. Так было с тобой и со мной. А с ним? Я не знаю, нашел ли его призрак…
— Неизвестно. Надо предупредить Сергея в любом случае. Если этот Серый найдет его, то убьет.
— Что теперь с нами будет, Эдик? Мы теперь не люди?
— Почему? Мы люди, только другие, у нас просто появились новые качества, мы даже сами не знаем какие. И вот что, Алина, мы должны пока все это держать в тайне. Неизвестно, что с нами сделают, если узнают. Я не хочу, чтобы меня упрятали в какую-нибудь лабораторию и изучали, как кролика.
Ты тоже не должна никому ничего говорить. Пока… пока мы сами все не изучим. Мы теперь должны быть вместе, Алина.
Всегда.
— Хорошо. Успокойся, милый. Постарайся уснуть, ты еще не восстановился.
