Тогда сознание не умерло сразу – оно уходило медленно, и вместе с ним проваливался в небытие Александр Шабан, разведчик и бунтарь, тридцати трех лет от роду, разыскиваемый, приметы прилагаются… Провалился – и умер, воскреснув пятилетним мальчишкой, набитым ложной памятью, подброшенным на развалины после Андского толчка. Еще природного ли катаклизма?..
Теперь обратное перерождение Альвело в Шабана, шило на мыло… Хорошо, хоть без потери памяти, и на том спасибо Ореолу. Третья и, видимо, окончательная инициализация. Понятно, когда случилась первая: когда Глист привез меня па Поплавок и господин эксперт попался нам на пути. Тогда и начались эти сны. Вторая – когда меня заманили в трюм, и после нее сны стали ярче и мучительней.
– А если я скажу, что сделал все, что мог – поверишь? – спросил Менигон.
– Не надейся!
Менигон, совсем как прежде, прищурил желтый глаз.
– Ты еще не перебесился? Во-первых, не шуми – разбудишь этого соню. Во-вторых, я вовсе не всесилен, а в-третьих, ни Ореол, ни спецслужбы Федерации не давали мне задания защищать даже тебя. Ты просто ненормально везучий, и радуйся. В Порт-Бьюно шансов у тебя было, как у всех – один к ста.
Везучий, мрачно подумал Шабан, катая в уме глупое обтекаемое слово. Если уж ЭТО везение… За остатки веры в лучшее, за попытку изменить хоть что-то, за кровь и смерть, за последний отчаянный рывок – награда: расстрелять из лучевика толпу ни в чем не повинных убегунов! Потерять Лизу. Потом потерять двадцать лет жизни. Вернее, насильно получить паузу длиной в двадцать лет, без толку прожить чужую никчемную жизнь. Взорвать тоннель, который не нужно было взрывать, – и тем обратить на себя внимание Ореола. Оказывается, Ореолу такие и нужны, вероятно, усмотрена некая исключительность… Хотя что я могу знать об Ореоле, кто там ему нужен…
Слишком много необдуманного и истерического я позволил себе на Прокне. Винсент… Гундер прав. Непозволительно много.
Нет, все-таки не Гундер – Винсент. Мусорщик Винсент Менигон. Все-таки спасал он своего наивного напарника – спасал, как умел, по собственной инициативе и, вероятно, стесняясь. Точно так же он спас бы беглецов из Порт-Бьюно, если бы только успел… Стесняясь в душе, как взрослый дядя, которого того и гляди застанут за игрой в солдатики. Даже хуже. Забава, и только. По его, что Северный Редут, что, допустим, Срединный Люнет, что какой-нибудь Южный Бастион – все едино, пыль под ногами. Не стоящая внимания. Не стоящая даже плевка. Его дело – сгребать и сваливать мусор Ореола, не задаваясь вопросом, откуда он берется, и, пожалуй, для Ореола он даже не эпителий, а часть системы выделения, вроде фрагмента уретры. Клетка не может указывать организму, она либо работает, либо отмирает. Как просто…
– А если я снова откажусь? – спросил Шабан. – Если захочу остаться здесь?
– Ты уже не сможешь, Искандер. Подумай: разве ты – лейтенант Альвело? Да и зачем отказываться от целого ради части?
– Идет война, – не особенно уверенно проговорил Шабан, пытаясь настроить себя на волну Филиппа Альвело. – Я землянин.
Менигон иронически поднял бровь.
– Ты обогащаешь меня опытом: оказывается, человек еще глупее, чем я думал. Сначала из него делают оболванца, а он этого даже не замечает. Потом из него делают узколобого вояку и при первом удобном случае подставляют северянам, нафаршировав «липой», – и он находит этому оправдание! Спецслужбы Федерации, не дождавшись на Капле ни пресловутых щитоносцев, ни их черных кораблей, также жертвуют подопечным: выявленных «кукушат» достаточно, а Капля одна. Потом контрразведка Велича также узнает, кто он такой и от какой мамы произошел, а узнав, решает, что незачем умножать количество сущностей накануне погрома северян. Гундер Шелленграм не успевает вмешаться – вне Ореола от только человек, – и лейтенант Альвело остается жив только чудом. Он еще должен благодарить судьбу за то, что та загнала его в штрафники – все-таки отсрочка! Какое счастье! Какое спасибо человечеству за заботу! Можно продлить жизнь на месяц-другой и всякий день ощущать признательность…
– Заткнись, – выцедил Шабан сквозь зубы.
Пилот за перегородкой оглушительно всхрапнул, почмокал губами, заворочался и ровно засвистел носом.
– Ну почему этим должен заниматься мусорщик, – пробурчал Менигон. – Я ведь не умею уговаривать твердолобых, это вообще не мое дело, в прошлый раз пришлось вмешаться куратору… Да ты помнишь! Поверь, я был против! Мусорщики иногда бывают против, хотя обычно это ничего не меняет…
– Значит, ты бросил бы меня… там? – перебил Шабан.
– Да, и тебя растерзали бы, дурака. Но это был бы твой выбор.
– Спасибо и на том.
Менигон сверкнул желтым глазом. Словно хищник, готовый и прыгнуть, и отказаться от прыжка на незначительную дичь.
– Тебе дали еще один шанс. Да, насильно, и я не собираюсь извиняться. Я тебя ни к чему не принуждаю и сейчас – хочешь, распрощаемся на Поплавке?
Шабан отвернулся, смолчав. Платформа вновь нырнула в облако, густое, как кисель, и, казалось, зависла на месте, но нет – качнулась в воздушной яме, скользнула из киселя вниз, в снежную круговерть. До Поплавка еще лететь и лететь – велика Капля.
Дали шанс… Всучили еще одну жизнь – ненастоящую, фальшивую, как и первая, только еще более убогую и глупую: одумайся, мол, пойми, как стыдно и смешно быть всего лишь человеком. Конечно, не позаботились обеспечить настоящую безопасность – зачем? Опасности для Ореола не существует: если верны слова Менигона о том, что это гнездо бывших людей находится в ином пространстве, землянам до него еще долго не добраться… А потом, признав достойным войти в Ореол, поместили избранника на некую границу сред, рядом с невидимой ватерлинией: решай сам, цепляться за борт или тонуть. Странная, извращенная логика, но все-таки логика, ничего не скажешь…
– Лизу я тебе не прощу, – глухо сказал он. – Никогда. Ты запомни.
– Я знаю, – отозвался Менигон.
– А теперь объясни, чего ради мы летим на Поплавок.
– С поверхности Капли нам не уйти прямо в Ореол, – угрюмо сказал Менигон. – Говорят тебе: здесь я только человек. Нужен выход в космос, хотя бы в ближний, там нас подберут. Дернуло тебя застрять в этом твоем Гольфстриме! Ушли бы спокойно на «Роне», а теперь… не знаю, не знаю.
– Помнится, на Прокне у тебя был черный корабль.
– Просто силовой кокон старой модели, и, кстати, не всегда в моем распоряжении. Если бы сейчас… да что говорить, мой инициализатор и тот одноразовый, – обнажив запястье, Менигон показал браслет, – можно выбрасывать. Последнее время Ореол избегает вмешиваться в дела населенных планет, вот и результат… Иногда и мы делаем ошибки, но наш принцип – никому не мешать своим присутствием.
– Людям? Пыли под ногами?!
– Совершенно незачем поднимать пыль. И не кричи.
– А вариадонты?
– Переселены, успокойся. С ними работают. Возможно, когда-нибудь они станут частью Ореола… У тебя еще есть вопросы? По-моему, наш соня скоро проснется.
– Есть, – сказал Шабан. – Зачем я Ореолу?
– Тебе когда-нибудь приходилось нагибаться за уроненной монетой?
Исчерпывающе… Можно еще уточнить, что никто не полезет за монетой в коллекторный сток. Разве только особо настырный мусорщик по личной инициативе…
Слишком ничтожна мелкая монетка.
– Об одном тебя прошу, – сказал Менигон, – не считай меня врагом. Ты поймешь… потом, когда-нибудь.
Шабан сглотнул.
– Еще один вопрос… Кем я стану в Ореоле?
– Его частью.
– Понятно… Какой именно?
Менигон равнодушно пожал плечами.
– Не знаю, но могу предположить. Вероятно, мусорщиком.
Поплавок вздрагивал. Каждую минуту на угрязший в облаках верхний срез конуса обрушивался драконий рев, терминал принимал в свободную шахту тяжелую беспилотную ракету, наводящуюся по лучу; каждую минуту чувствовался толчок, палуба отзывалась щекочущей ступни дрожью, что-то дребезжало и хлопало, зловеще ныли переборки, короткая дрожь пробегала по всему телу Поплавка сверху донизу и гасла в океане. По темной воде, с утра на удивление зеркальной, пробегала кольцевая рябь – Поплавок «приседал» на не различимую глазом величину, словно в черной бездне, где-то очень глубоко под ним пробовал наживку громадный линь, осторожная и хитрющая рыба. Минута – и снова «поклевка».
Никаких «челноков» – только ракеты и только тяжелые, предельной для терминала величины и грузоподъемности. В безветрие вершина Поплавка окуталась ядовитым смогом, быстро выводящим из строя дыхательные фильтры. Терминал ставил рекорд грузоприема – сразу несколько космических транспортов, торопясь разгрузиться под прикрытием кораблей блокирующей эскадры, один за другим заходили на грузосброс. Прием ракеты, отсос газов, разгрузка, подготовка к старту, старт, подготовка к приему… Многолетнее осторожное наращивание сил осталось позади – теперь военные грузы шли неостановимым потоком. После трехчасовой смены причальные команды валились с ног, лишь некоторым андроидам удавалось продержаться две смены подряд.
