Честертонов патер Браун говаривал: "Где умный человек прячет лист? В лесу".
Упоенные собой и своими эффектными филиппиками краснобаи создают лес, в котором очень просто прятаться действительным наци, которые, как и во всякой стране, у нас тоже в небольшом (но лучше б их вовсе не было!) количестве представлены.
Все ли подобные антифашисты творят сие по собственному недомыслию, или некоторые выполняют негласные заказы тех, с кем столь громогласно воюют - вопрос отнюдь не праздный.
Игорь Черный. Ex ungue leonem (Фрагмент обзорной статьи)
Нам выпала редкая возможность жить на переломе двух тысячелетий. Впрочем, тысячелетие - это слишком глобально. Родившиеся в прошлом веке, мы шагнули в новое столетие. Двадцатый век только-только закончился, в наступившем двадцать первом нужно обживаться, устраиваться, приспосабливаться. Мысленно мы еще там, в "веке минувшем". Подводим его итоги, осмысливаем уроки. И одновременно с надеждой вглядываемся вдаль, пытаясь угадать, что век грядущий нам готовит. Ведь смена веков часто приводит к смене вех. Жизненных ориентиров, теорий, методов и направлений.
Вот и от первого года нового века и тысячелетия все любители фантастики ожидали некоего мистического чуда. Казалось, что с уходом века минувшего должны были кануть в Лету все сомнения и дискуссии по поводу кризиса жанра, что все литераторы сразу же начнут писать по-новому, удивляя своих поклонников оригинальными идеями, живыми и выпуклыми образами, замысловатостью сюжета и композиции произведений. Но то ли инерция подкачала, то ли уж слишком затянулась встреча нового века, плавно раскинувшаяся на два года. Чуда не произошло. 2001 год одарил нас множеством прекрасных фантастических произведений, главным образом, романов. Однако в каждом из них можно без труда признать манеру их авторов, наших старых знакомцев и любимцев, к которым мы уже привыкли и знаем, что от них следует ожидать. Латинская поговорка "ex ungue leonem - видно льва по когтю" как нельзя лучше характеризует те сочинения, о которых пойдет речь ниже. "Богадельня" Г.Л.Олди - произведение сложное и многослойное, решенное в традиционной для харьковского дуэта форме философского боевика. Возможно, Громов и Ладыженский, начали новый цикл, географически связанный с неким условным герцогством Хенинг. Напомним, что эпизодически оно уже упоминалось в недавнем романе соавторов "Маг в Законе". В настоящее время Олди закончили и цикл повестей, действие которых также происходит в Хенинге. Упоминание "Мага в Законе" и Хенинга не случайно. Ведь и тематически "Богадельня" в некотором роде продолжает то, о чем повествовалось в предшествующем произведении Олди.
Интересная закономерность. Дуэт неохотно покидает раз обжитую реальность. Ему не хватает одной книги, чтоб полностью рассказать о вновь созданном мире. Уж если миротворчество, так с размахом. Создать историю данного мира, его настоящее, заглянуть в будущее. Бездна Голодных Глаз, Кабир, Хастинапур, Древняя Эллада мифического периода, родной Харьков. О каждом из этих миров написано минимум два-три произведения. И это правильно. От этого веет какой-то основательностью, фундаментальностью. Ведь "служенье муз не терпит суеты".
Итак, Хенинг. В "Маге в Законе" мы видели это герцогство уже захудалым в начале альтернативного ХХ века. Но отчего же здесь продолжают рождаться знаменитые маги, способные потрясти основание мира? Нужно заглянуть в прошлое. Может, там корни? И вот перед нами средневековый (снова-таки альтернативный) Хенинг. Альтернативный потому, что здесь все, казалось бы, поставлено с ног на голову. Владение оружием - удел простолюдинов. Привилегия же знати - сражаться, что называется, голыми руками. Удивительный, жестокий, беспросветный мир, как нельзя более точно характеризуемый монотонной песней бредущего под дождем монаха: "Ах, в пути б не сойти с ума".
И посреди этой блеклой серости мальчик и девочка, позже юноша и девушка, еще позже Герцог и Хенингская Пророчица. Два существа, которым суждено восстановить привычный порядок вещей. С мукой, с кровью, с безумной болью живьем сдираемой кожи. С потерями и обретениями в игре, где ставка ни больше, ни меньше - душа и судьба мира. Вот так вот, и никак иначе. Олди не привыкли играть по маленькой.
Таинственные и прекрасные, как выступление балетной труппы Большого Театра, обряды-посвящения, стремительное рукомашество и ногодрыжество учебных и реальных поединков - вот внешний антураж "Богадельни". И неизменный подтекст, параллельный сюжет, связанный с древней "Панчатантрой". История о несчастном отце, замучившем трех ни в чем не повинных малюток-дочерей. Все то же "служенье муз…". Да стоит ли оно таких жертв? Не лучше ли дать ребенку вдоволь наиграться куклами, чем преждевременно старить его? "Ибо от многого знания многая скорбь". Мы видим, как преждевременно взрослеет Витка, как рано созревает Матильда. И физически ощущаем эту тяжесть знаний, гнетущую их плечи. Не желанием ли сбросить ее, пойти наперекор грозным и беспощадным учителям, приносящим все в жертву цели, продиктован жест пары, отдающей золотого истуканчика соскучившемуся по куклам ребенку-призраку? Такой понятный нам, и такой губительный для всего Хенинга порыв. Из-за которого ветры возвратились на круги своя.
Евгений Харитонов. «Русское поле» утопий
Не только каждая эпоха имела свою утопию, свою утопию имеет каждый народ, даже больше - каждый мыслящий человек.
Герберт Уэллс
Какое будущее ждет Россию? Куда ей стремиться, чтобы обрести, вымучить, наконец, достойное место на планете? В недружелюбные объятия Запада или Востока? Или все же у нее свое предназначение, свой путь?
Звучит очень своевременно, не правда ли? И все же вопросы эти - не со страниц сегодняшних газет.
Рассуждения о том, "как нам обустроить Россию", появились в словесности не сегодня и даже не вчера. В переходные времена, когда хрестоматийно русский вопрос "Куда нам двигаться дальше?" вставал ребром, фантастика оказывалась неизменно на переднем плане, - нередко принося в жертву художественность в пользу социального прогнозирования и публицистической заостренности. Из творцов слова сочинители фантазий становились картографами российских Рая и Ада. Ведь и в самом деле, если внимательно отследить маршруты, по которым двигалась наша фантастическая литература, сопоставить ее хронологию с хроникой событий политической истории, то легко обнаружится взаимосвязь: именно самым тяжким для страны периодам обязательно сопутствует бурный всплеск утопий и антиутопий, поскольку в этих жанрах особенно прямолинейно без "излишеств", вроде метафорических кодов, иносказательных лабиринтов, сконцентрированы надежды и опасения общества, пытающегося осмыслить свершившиеся перемены, социальные потрясения. В такие времена люди начинают думать о Будущем. В России эта взаимосвязь проявляется наиболее зримо. Что и не случайно. Одно из генетических свойств русского характера - неистребимый утопизм, "эсхатологическая вера в достижение лучшей жизни, мессианистическое убеждение в особой роли России в мировой истории" (В. П. Шестаков).
