В комнатенке, наполовину заваленной коробками передач, дверными боковинами, стеклами, колодками, сидел опер, и около него, согнувшись длинным вопросом, высокий мужчина, Клавкин брат, Лобурев.
Именно он в то тяжелое для Игнатия время, когда опер загремел под суд, не оставил его. А еженедельно носил передачи, сам ездил в Питер к адвокату… Покальчук, выйдя из зоны, отблагодарил его. Помог за бесценок купить бывшую автостанцию и теперь сам обеспечивал прикрытие новоявленному коммерсанту. Доход у них был достаточный.
— Игнат! Завтра едем на рынок, — говорил Лобурев, тасуя карточную колоду.
— А что, машина уже готова?..
— Конечно…
— Ну, посмотрим… Напортачили, небось?.. — По мрачному лицу Покальчука изредка пробегали мягкие подсветки.
— А чего там разглядывать… Работа — высший класс! Для своего ведь старались. Я тебе сейчас другое скажу. У сестры моей совсем крыша поехала…
— Она у нее всю жизнь набекрень была.
— Да ты только послушай… С прокурорскими связалась…
— Оно и понятно… — Игнатий сощурил тяжелые веки. — Ей не дрын нужен. Его она и так найдет. А вот за спиной спрятаться — куда важней!
9
На лесной опушке при выезде из города было шумно. Возле нее ежеминутно сновали машины. В лесополосе группками темнели люди, сошедшие на конечной остановке трамвая. Горожане устремлялись к вещевому рынку. Кто продать, кто купить, а кто и просто поглазеть на всякую привозную из дальних краев пеструю всячину. Осмотр и продажа автомашин производились в самом конце.
Радом с дымчато-лиловым «жигульком» щелкали черными семечками Лобурев и Покальчук. А у самого колеса, как неотъемлемое приложение к машине, возился все тот же Рахимов.
— Красивая, стерва!.. Сколько? — щурясь от яркого солнца, будто ласкаючи, провел по крылу машины лобан в кожаном замшевом пальто.
— Если ты серьезный покупатель, попробуй сам предложить цену. Только в баксах, — выплюнул шкурки Лобырев и. приоткрыл капот.
Лобан заглянул в него.
— А теперь салон покажите.
Покальчук, в опущенной почти до переносицы кепке, посматривал на парня и никак не мог вспомнить, где видел его… Так оно и есть! Когда-то он попадался ему за спекуляцию женскими сапогами… А законы были покруче. Вот и влип под статью. Теперь, значит, вышел. И видок заправский! Отсидка, видать, на пользу пошла…
— Хочу брату к свадьбе тачку подарить, — сказал лобастый, перестав заглядывать под кузов и отряхивая песок с пальцев. — Вы, дяди, не темните — товар ваш. Вот и говорите, сколько?
— Пять тысяч «вашингтончиков», — угрюмо отрезал Лобурев.
— Креста на вас нет!
Дернулся и пошел дальше.
— Ну, походи, походи… — забурчал ему в спину Покальчук.
Л ты проследи!.. — толкнул Рахимова, который тут же направился вслед за парнем.
К машине подходили и другие, осматривали, приценялись, торговались, но на этом все и кончалось.
Лобурев аж посинел:
— Жлобы! Скопидомы несчастные!.. Может, малость скинем?
Покальчук помалкивал, сверкая глазами.
— Он там… за четыре… договаривается… — прерывисто и с одышкой заговорил подбежавший Рахимов. — Разговор у них уже о нотариусе идет…
Покальчук с Лобуревым переглянулись.
— Так не годится! Деньги от нас уйти не должны. Действуем как всегда, — прогнусавил опер.
— А не упустим?.. Они уже, вон, поехали, — затараторил снова Рахимов.
Все трое сели в «жигулёк» и уже при выезде с опушки преградили дорогу выбиравшейся на асфальт машине. Опер с жезлом в руке тяжело вышел навстречу.
— Майор Покальчук! — показал удивленному водителю удостоверение.
— Какое нарушение? — тот полез в карман за документами.
— Сдается мне, что ваше транспортное средство значится у нас в розыске…
Покупатель, сидевший рядом с водителем, загрустил. Видимо, вспомнил опера.
— Сидеть! Тоже проедете в отдел…
Покальчук устроился на заднем сиденье, и машина развернулась к проспекту.
— Вы ошибаетесь… Заверяю вас… Эта консервная банка тестю моему принадлежит. А я езжу по доверенности, — водитель явно нервничал.
Уже в отделе стал упрашивать Покальчука:
— Отпустите, пожалуйста! С машиной все чисто! Можем тестя сюда пригласить.
— Эксперты наши разберутся. Правда, сейчас они загружены работой. Потребуется несколько дней.
— Да вы сами можете убедиться… — водитель вконец расстроился.
Подал свой голос и парень:
— А я чего тут у вас торчу?.. Что он мне, сват этот дядька? И машина его не нужна… Я пойду?..
— Пойдешь, но не сразу. Вот внесем в картотеку…
— Да вы что?!..
10
Через день в кабинет к оперу зашла уже знакомая ему женщина. Он почесал себе пальцем бровь.
— Мой сыночек… Он это… Он… Господи, кровинушка моя!..
— Помню… Помню… — поморщился. — Присядьте… Кое-что прояснить надо в вашем заявлении.
Совсем неожиданно посетительница вдруг попросила:
— Я видела у вас в деле фотографию… На полянке он лежит… При жизни все никак сфотографироваться не мог… Может, есть еще одна?..
Покальчук поежился. С такими просьбами к нему еще. не обращались.
Он всей тяжестью перевалился на другой подлокотник скриплого кресла. Немного подумав, кивнул.
Вытащил из сейфа картонную папку. Открыл страницу, на которой был приклеен снимок человека с обезображенным лицом. Полистал еще. Нашел другой, с лежащим во всю длину телом. Осторожно оторвал. Вложил закладку.
«Надо будет сегодня же восстановить».
— Спасибочко вам… — сказала понурая женщина, и с тяжелой поволокой глаза ее блеснули неожиданным жестким светом. — Вы этих злодеев накажите!.. По самой лютой строгости!..
Опер тяжело вздохнул и неуклюже стал растирать вспотевший было лоб всей своей кургузой пятерней.
— Их еще найти надо… А это дело не простое… Но мы постараемся… И уж тогда…
Женщина вышла с прежним застывшим взглядом.
Оставшись один, Покальчук закурил, жадно затягиваясь едким дымом груботабачной отечественной сигареты.
Служебные милицейские помещения больше походили на обшарпанные, затхлые каморки. Самый большой кабинет — четыре метра на четыре. Стены — в моющихся обоях. У окна — древний фикус с почти фиолетовыми листьями. Здесь роскошествовал начальник милиции Кирпотин, который обладал поразительной способностью выживать в любых условиях.
Как-то секретарь райкома с пеной у рта прокричал ему в лицо: «Ты только с виду красный, а внутри весь белый!»
Один райкомовский шутник даже сочинил по этому поводу:
