— Но зачем они это делами? — спросил Рабб.
— Скажите мне, когда вы по их заданию покидали Город, подумывали ли вы над тем, чтобы остаться на Земле?
— Да, часто, — ответила Лисс-яни, и ее глаза вспыхнули.
— Почему же тогда вы так не сделали?
— Если бы мы остались в прошлом, то это изменило бы историю, изменило Город, так что это было невозможно… это перемкнуло бы петлю времени.
— А почему вы не остались здесь в своем настоящем?
Двое посмотрели друг на друга.
— Потому что они заставили нас думать, что эта земля непригодна для жизни.
Найсмит наклонил голову.
— Сейчас мы вернемся в Город. Вы все расскажете Развлекателям и соберете их вместе. Я дам вам транспортные машины, инструменты, записи. Все, что вам надо.
Они медленно подошли к нему.
— Но почему ты все это делаешь? — спросила Лисс.
— Вы все равно не поймете, — ответил Найсмит.
…По правде говоря, он сам себя едва понимал. Но когда он двигался сквозь яркую массу людей в огромном зале, прислушиваясь к музыке и голосам, ловя уважительные взгляды ленлу-дин, обращенные в его сторону, Найсмиту показалось, что каким-то образом, случайно или преднамеренно, но он точно и сбалансированно вписался в грандиозную композицию.
Вселенная, подумал он, всегда стремится достигнуть равновесия между крайностями: длинная жизнь и короткая, разум и безумие, сострадание и жестокость. Гобелен жизни развернут и нет ему конца.
— Господин, — проговорил, приближаясь, робот, — последние из ленлу-дин сейчас обрабатываются в золотой комнате. Через час все они пройдут процедуру согласно вашему приказу.
Найсмит жестом отпустил его, наблюдая, как тот плывет среди праздных искателей удовольствий. Он был приятно голоден; через полчаса наступит время принятия пищи. В конце концов, так лучше всего. В старые дни зуг прыгнул бы на свою жертву и сожрал ее на месте. Сейчас же…
На расстоянии сотни ярдов, в середине большой группы людей он услышал хриплые крики старухи, Высокорожденной, истерические и сердитые, как всегда. Другие голоса успокаивали ее. Все было нормально, все было к лучшему в этом лучшем из миров.
Найсмит подплыл ближе; ярко одетые коротышки уважительно расступились, давая ему возможность пройти. Даже сумасшедшая старуха прервала свои вопли, чтобы кивнуть головой.
— Высокорожденная, — сказал Найсмит, — вы не забыли, что вам пора удалиться для продолжительной медитации?
— Я? Мне? — неуверенно переспросила она. — Когда я отправляюсь?
— Почти немедленно, — сказал Найсмит и подозвал проплывающего мимо робота. — Проводи Высокорожденную в ее палаты.
— А это не будет неприятно? — спросила она, позволяя себя увести.
— Вы не будете возражать, — пообещал ей Найсмит и поплыл в другом направлении.
Три маленьких толстяка, держась за руки, пересекали его путь с уважительными взглядами. Для них он не был чудовищем, он был уважаемым советчиком и гидом. Отсутствие Развлекателей не показалось им странным: под воздействием наркотиков и гипноза они забыли, что вообще существовала такая каста, да и весь их мир.
Они были обыкновенным скотом.
Можно ли назвать это состраданием? Тогда зуг может быть сострадательным. Можно ли назвать это жестокостью? Тогда жестокость присутствует в людях…
Найсмит теперь понял, что игра не закончилась. В этом маленьком и малозначащем углу большой вселенной картина все еще создавалась.
Здесь, в закрытом мирке Города, он вкушал триумф: эта территория принадлежала ему. Но, тем не менее, было приятно сознавать, что там внизу, на Земле, представители человеческого рода по-прежнему свободны и по-прежнему составляют часть облика планеты.
Было приятно думать, что через тысячу лет, или десять тысяч, Зуг и Человек встретятся снова, и на этот раз объединят свои силы для чего-то большего. Может быть, это займет столько времени, а, может, и больше: Найсмит и его племя могли себе позволить ожидание.
Ибо Бог не рождается за один день.
