Нет, надо пока что вместе держаться. С Яковом Кирилл хоть занят чем-то будет – чем-то важным. Ну и, помимо всего прочего, его сам агроном интриговал. Кир хотел разузнать о его прошлом не меньше, чем о варханах и причинах вторжения. Он не терпел загадок. Вернее, не так – он их очень любил, то есть любил разгадывать. Вытаскивать на свет скрытую информацию. Яков же Афанасьевич пока что составлял одну большую загадку. И он, и его план найти лэптоп. Потому что план у него, по словам агронома, был, вот только спутник не спешил этим планом с Кириллом делиться, обещая все рассказать позже.
Яков вышел из дверей, присел на корточки, склонив голову, накрыл ее руками. И замер. Кирилл, закончив с рогаткой, уставился в ту сторону. На улице никого, хотя ему показалось, что в здании далеко справа, в разбитом окне верхнего этажа возникло и тут же пропало лицо, что в соседнем окне скользнул силуэт, а чуть позже на крыше мелькнула фигура… В домах оставались люди, хотя и немного. Большинство куда-то делись.
Яков выпрямился и замахал. Оглядевшись, Кирилл быстро пошел к нему. Нож-рогатку он поднял перед собой, прижал к резиновому жгуту гайку, но натягивать не стал.
Когда пересек половину площади, Яков зашагал вдоль вокзала, и пришлось повернуть, обходя сгоревшие автомобили.
– Погоди! – окликнул Кир. – Я внутрь заглянуть хочу!
Агроном сделал решительный жест: «нет». Потом другой: «Иди за мной». Сунул тесак в самодельный чехол на левом боку и зашагал быстрее.
В результате они встретились только возле угла здания, и недовольный Кирилл спросил:
– Ну, в чем дело?
– Нельзя туда, – бросил Яков Афанасьевич. Был он бледен, на лбу выступил пот.
– Да в чем дело-то?
– Не надо тебе внутрь, – ровным голосом, не глядя на спутника, повторил агроном. – Давай посмотрим, что с другой стороны.
– Но я хочу знать, объясни…
– Прошу тебя, Кирилл, – не спрашивай сейчас.
Я потом, потом все расскажу. Но заглядывать внутрь не надо.
– Надоели мне твои недомолвки. – Кир, разозлившись, схватил его за плечо. – Слышишь, агроном? Ты….
Он не договорил: рогатка полетела на асфальт, и Кирилл тоже туда полетел – ноги взметнулись к небу, он грохнулся боком, больно ударившись ногой о ножны. В рюкзаке что-то разбилось с глухим хлопком.
Дыхание перехватило. Яков Афанасьевич, швырнув Кира через бедро, зажал его руку, выгнув кисть в болевом захвате. Секунду ошарашенный Кирилл видел красное толстощекое лицо прямо над собой, потом оно отодвинулось, и агроном вскричал, отпуская его:
– Прости, Кир Иванович! Извини, дорогой, я… Просто так вышло, не хотел я, случайно…
Он попытался поставить Кира на ноги, но тот оттолкнул его, вскочил сам.
– Ты вообще офонарел! Случайно, блин?!
– Это так, ну, рефлекс, я просто в юности дзюдо занимался! Не хочу, чтобы ты внутрь заглядывал, ради тебя же, пойми – тебе плохо будет, ну вот как мне сейчас плохо, только еще хуже…
– Да пошел ты со своим дзюдо! – заорал Кирилл.
Ответом ему было испуганное лошадиное ржание. Не просто испуганное – паническое. Следом из подворотни за киоском донеслись крик и тявканье.
– Маруська! – Яков бросился туда.
Кир, подхватив с асфальта рогатку, побежал следом. На ходу зарядил ее новой гайкой.
Он догнал пыхтящего Якова возле киоска. Пока они были на площади, тот закрывал от взгляда подворотню, а теперь она стала видна. Машина стояла на том же месте, сбоку от нее торчали дергающиеся лошадиные ноги, во дворе позади кричали, рычали и тявкали. Яков бросился мимо автовозки, а Кирилл с ходу вскочил на нее, до предела натянув резиновый жгут, прыгнул на заднюю часть – и увидел сверху горбатую гиену. Тварь, поставив на голову Маруськи передние лапы, приникла пастью к ее горлу, рвала, разбрызгивая красное. Свистнул жгут, тяжелая гайка врезалась гиене в загривок, там хрустнуло, она взвыла – и тут же тесак прорубил ей спину.
Тварь свалилась на Маруську, которая глянула на людей выпученным темным глазом – и, брыкнув напоследок, издохла. Яков вырвал из спины гиены тесак и ринулся дальше. Кирилл, спрыгнув, поспешил за ним, на ходу выуживая из кармана вторую гайку.
На краю небольшого дворика с перевернутым мусорным баком навзничь лежал человек в разорванной темно-синей форме ГИБДД. Рядом валялась палка, на конце пробитая большим гвоздем, к острому концу которого прилипли влажные клочья шерсти.
Размахивая тесаком, Яков наступал на двух гиен с окровавленными мордами, те пятились и рычали, скаля кривые клыки. Кир выстрелил на бегу, гайка стукнула в асфальт перед гиеной, срикошетив, ударила ее по лапе. Тварь взвизгнула, вторая хрипло залаяла. Выхватив катану, Кирилл бросился к ним. Яков прыгнул вперед, замахиваясь – и твари, разом повернувшись, рванулись прочь. Одна поджимала лапу.
Когда они исчезли на другой стороне двора, Яков склонился над раненым.
– Откуда этот ошейник? – спросил он у полицейского.
Сунув меч в ножны, Кирилл выпрямился и шагнул к ним. Гибдэдэшник лежал неподвижно, только сжатая в кулак левая рука раз за разом била по асфальту. Лицо, шею, сжатую большим кожаным ошейниклм, грудь и живот его заливала кровь. Яков сидел рядом, прямо в темно-красной луже, растекающейся из-под полицейского, просунув ладонь ему под затылок, заглядывал в глаза.
Крови было много, просто очень много. У Кирилла закружилась голова, он начал сглатывать, чтобы не стошнило, пошире расставил ноги, но не отводил взгляд от тела. Не потому, что хотел быть мужественным, а из практических соображений: скорее всего, в ближайшие дни кровь и умирающих людей он будет видеть часто, значит, надо привыкнуть к этому зрелищу, приучить к нему сознание. Почему люди боятся подобных картин? Да потому, что они грубо, резко напоминают, что твое тело – просто мясистый бурдюк с кровью, что ты и сам смертен, очень смертен, что лишить тебя жизни совсем несложно. Теперь смерти вокруг будет много, пора привыкать, и поэтому он смотрел, не отворачивался, часто сглатывал и дышал носом, сцепив зубы.
– Откуда ошейник, браток? – повторил Яков.
– Я в похоронной команде… – пробормотал полицейский.
– В какой команде? – агроном приподнял голову умирающего. – О чем ты?
Кир присел с другой стороны от тела, но подальше, чтобы не мазаться в крови. Пошарив по карманам, нашел сигареты.
– Они согнали… – полицейский захрипел, и понять его стало труднее. С каждым словом он бил по асфальту кулаком. – Как дым, сизый такой… тяжелый, у земли… Два этажа накрывает, три… Вниз сочится. Потом с верхних… Нас… Всех, кто там… Свозить тела…
– Ошейник надели варханы? – спросил Кирилл, но подумал, что умирающий вряд ли знает это слово, и добавил: – Эти, которые на город напали?
