— Да-да, и тетрадь нашли, — перехватил мой взгляд Артемьев. — Я ее, правда, еще не читал. Вот коллега заинтересовался, просвещается насчет биокомпьютеров.
Он вынул из полупустой пачки "Бонда" сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся.
— Этот Шмат, оказывается, регулярно ошивался возле банка и выслеживал людей, которые из него выходили. А потом грабил их квартиры. Расчет был простой: бедный человек не станет хранить деньги в коммерческом банке. Раз переступил порог роскошного здания, с головы до ног задрапированного зеркальным стеклом, значит, есть какие-то сбережения. А на Гордеева он обратил внимание потому, что вошел он в банк с пустыми руками, а вышел с черной сумкой…
Артемьев постучал сигаретой о край унылой металлической пепельницы, пару раз затянулся. Я не сводил глаз с его коллеги. Тот хмурил лоб, шевелил губами. Видно, текст оказался для него трудноватым.
— Ну, Шмат и сообразил, что в этой сумке — вряд ли пиво и вобла. Проследил он Гордеева до самого дома и полдня караулил на лестничной площадке этажом выше, выжидая удобного момента. Когда вы пришли к Гордееву в гости, Шмат съездил на частнике домой за ножом, маской и пистолетом. Напарника он решил в долю не брать — рассчитывал, что сам справится. Так и получилось. В то время как вы убегали из квартиры Гордеева, а хозяин кричал в форточку, чтобы вы вернулись за тетрадкой, Шмат спокойно вошел через оставленную открытой дверь и начал бегло осматривать комнату. Хладнокровный, гад — Гордеев рядом, на кухне, а Шмат спокойно производит обыск. В комнате он денег не нашел, и когда Гордеев отлучился в санузел, начал искать сумку на кухне. И нашел, довольно быстро. Выйди Гордеев из санузла минутой позже, остался бы жив. Шмат спокойно ушел бы с деньгами, и никто никогда бы его не нашел. Но Гордееву не повезло. Он столкнулся со Шматом как раз на пороге кухни. Столкновение оказалось неожиданным не только для Гордеева — это понятно — но и для Шмата. Он даже ножа не успел выхватить. Шарахнул Гордеева по голове тем, что попалось под руку, и убежал. К сожалению, удар оказался смертельным.
— И что ему попалось под руку?
— Бронзовый подсвечник. Это меня и мучило: в мусорном ведре остатки сломанного подсвечника-подделки из картона, на полу рядом с трупом — точно такой же подсвечник бронзовый. А на волосах Гордеева — остатки бронзовой краски. Как будто на съемках детектива дубль делали — вначале картонным по голове ударили, потом бронзовым. Отпечатков пальцев на бронзе, конечно, нет — Шмат в перчатках работал — а на картоне и пластмассовой посуде сколько угодно. Тоже непонятно было. Был третий — вы то есть — и явно не напарник Шмата, его бы он не стал так грубо подставлять. Но теперь все стало на свои места.
— А зачем Шмат тетрадку забрал?
Следователь снисходительно улыбнулся. Кончики его усов победно задрались кверху.
— Не догадываетесь? Он решил, что вы — подельник Гордея. И что, возможно, только что унесли свою долю. А с помощью тетрадки он надеялся вычислить вас, чтобы потом тоже ограбить. Проследить за вами сразу не мог, был занят квартирой Гордеева.
Мне надоело играть роль Ватсона.
— Когда я смогу забрать свои плащ и тетрадь? — спросил я.
— Плащ прямо сейчас, нужно только пройти в камеру вещдоков. А тетрадь… Боюсь, только после того как дело Шмата будет закрыто.
— И когда суд?
— Вы имеете в виду над Шматом? Никогда.
— Он что…
— Вышел на балкон квартиры, которую снимал, и начал разбрасывать деньги. Не пачки, а по одной купюре. Ветер был сильный, их несло по всему проспекту. Ну, народ сообразил, что к чему, и начал подтягиваться к балкону. А Шмат, прежде чем разорвать и выбросить на ветер очередную пачку, кричал… догадываетесь, что?
— Что мы все — биокомпьютеры.
— Вот-вот. Когда вызванный кем-то наряд милиции взломал дверь в квартиру, которую снимал Шмат, он выбросился с тринадцатого этажа. Все пачки успел распечатать, гад! А люди, едва подъехала милиция, разбежались кто куда. Так что в банк возвращать будет нечего.
— Какой банк он ограбил, известно?
— Нет. На упаковках, как вы знаете, никаких штампиков не было.
— Не знаю — и знать не могу! Я Гордея не убивал и денег его не брал!
— Да слышал я уже это… — разочарованно поморщился следователь.
— Странно, что банк до сих пор не заявил об ограблении в милицию, удивился я. — Будь иначе — вы бы уже знали об этом?
— Конечно. Но, боюсь, и не заявит.
— Почему?
— Вы обратили внимание, что все коммерческие банки похожи друг на друга?
— Как близнецы-братья. Зеркальные стены с ног до головы, телекамеры, охрана…
— Зеркальные стены — это чтобы снаружи нельзя было подсмотреть и подслушать, чем они внутри занимаются. А занимаются они там таким, что…
— Не иначе детской порнографией.
— Гораздо хуже. Так что деньги, которые украл Гордеев, были, можно сказать, ничьи. Ради сохранения коммерческой тайны банк просто спишет их в убыток. Что такое двести тысяч? Олигархи десятки миллионов списывают… на собственные счета, — сказал следователь, и глаза его стали грустными.
Я хотел было сказать, что это были деньги не ничьи, а Гордея, украденные у него, как он считал, дерьмократами, но вовремя прикусил язык и спросил совсем другое.
— Интересно, от кого вы все это узнали, если Шмат выбросился из окна.
— Шмат, прежде чем спрыгнуть, прилюдно покаялся. Бросал деньги — и каялся, бросал — и опять каялся… Забавно, да? — спросил Артемьев, но сам не улыбнулся. Я тоже особого веселья не почувствовал.
— Так я могу получить свой плащ?
— Да. Я сейчас вам записку напишу, камера вещдоков на первом этаже. Потом зайдите опять ко мне, я вам пропуск подпишу.
Процедура получения плаща заняла минут двадцать. Никаких документов у меня при этом почему-то не спросили, достаточно оказалось записки. А если бы на моем месте был вор? Я хотел было возмутиться, но потом понял, что воры обходят это здание за три квартала, и успокоился.
Вернувшись на второй этаж, Артемьева я не застал. Только его коллега все так же читал тетрадь, насупив черные брови. Все стулья рядом с кабинетом были заняты — как я понял, клиентами угрюмого следователя.
— И чего он так долго… — ворчала бабуся, завязывая потуже платок. Мне к внуку бежать надо, но без бумажки этой, пропуска, и не выпустят, да? — спрашивала она у мужчины, чем-то похожего на Джигарханяна.
— В натуре, бабка, — усмехнулся мужчина, и я не понял, пародирует он язык блатных или выражает свои мысли привычным образом.
В коридоре появился Артемьев, увидев меня, пригласил в кабинет. Молча, ни слова не говоря, подписал пропуск, поставил штампик.
