— В натуре, бабка, — усмехнулся мужчина, и я не понял, пародирует он язык блатных или выражает свои мысли привычным образом.
В коридоре появился Артемьев, увидев меня, пригласил в кабинет. Молча, ни слова не говоря, подписал пропуск, поставил штампик.
— Так когда я смогу получить тетрадь? — напомнил я.
— Думаю, недельки через три. Позвоните мне, я сообщу, где и когда.
Артемьев продиктовал мне номер, я записал его в записную книжку и вышел в коридор.
Но уйти так просто от заветной тетради я не мог. Подошел к окну, выходящему во двор, плотнее сложил полученный плащ, снова сунул его в полиэтиленовый пакет. Я словно ждал чего-то, надеялся на какое-то чудо…
И чудо произошло. Маленькое печальное чудо.
Из кабинета следователя вдруг послышались громкие голоса — Артемьев явно спорил о чем-то со своим коллегой — потом шум и, наконец, выстрел.
Я бросился в кабинет.
Артемьев раздраженно крутил диск старого, если не сказать старинного, телефона. Его коллега спал, положив голову на левую руку. В правой руке, бессильно свисавшей почти до самого пола, был зажат пистолет. Зеленая тетрадь, раскрытая примерно на середине, лежала на полу рядом со входной дверью.
Увидев меня, Артемьев обрадовался:
— Вызови "скорую"! Через "девятку"!
Сам он, оставив телефон, осторожно приподнял голову своего коллеги. Стала видна лужица крови на столешнице, между грудью и левой рукой угрюмого следователя.
Я переступил через тетрадь, подошел к телефону, набрал "девятку". Линия была занята. Я набрал еще раз…
В коридоре послышались голоса, и в комнату вбежало сразу несколько человек.
— Что вы здесь делаете? — строго спросил у меня один из них.
— Вызываю "скорую".
— Уже не нужно, — махнул рукой Артемьев. — Идите, идите, мы сами разберемся.
Пожав плечами, я направился к двери.
— Что тут у вас произошло? — спросил все тот же строгий голос у меня за спиной. Поняв, что обо мне уже все забыли, я поднял тетрадь, сунул ее в пакет с плащом и вышел из комнаты.
Внизу, на проходной, кто-то куда-то звонил, кто-то куда-то бежал. Я положил пропуск на стол и вышел. Очень спокойно вышел, словно каждый день краду вещдоки, словно у меня дома не лежат в ящике с инструментами две пачки денег в упаковках без опознавательных знаков банка.
* * *
Утром следующего дня, после контрольного звонка, пришел Артемьев. Выглядел он усталым и был далеко не таким напористым, как в прошлый раз.
— Ждали? — задал он риторический, по его мнению, вопрос.
Я изобразил крайнюю степень удивления.
— Опять вы?! И кого же, по вашему мнению, я убил на этот раз? Предупреждаю сразу: у меня железное алиби именно на тот день и час, в которые произошло преступление!
— Не ёрничайте, — отмахнулся от меня — в буквальном смысле, рукой следователь и уже проторенным путем прошел в гостиную. И, разумеется, по-хозяйски расположился в моем любимом кресле. — Тетрадку вы взяли?
— Что, она пропала? — не просто огорчился, а ужаснулся я. Завещанная мне тетрадь с бесценными записями! Как вы могли допустить такое!
— Следователь, который ее читал, был не просто моим коллегой, но еще и другом. Так что мне было не до тетрадки. Вспомнил я о ней только поздно вечером. Но за это время в кабинете столько народу перебывало, начиная от начальника управления и кончая судмедэкспертом…
Именно на это я и рассчитывал. Одно дело — место преступления на пленэре или в квартире. Туда никого постороннего не пускают. Другое — явное самоубийство непосредственно в милицейском ведомстве. Тут уж ни одна машинистка не упустит возможности заглянуть в комнату, чтобы потом дома в красках описать печальную картину.
— Лучше бы вы мне ее сразу отдали, — вздохнул я. — Вам чай или кофе? Я ведь уже не подозреваемый, так что не стесняйтесь.
— Чай, если можно. Вы уверены, что лучше? — засомневался Артемьев.
— Ну, покойный Гордеев адресовал ее мне…
Я улетучился на кухню, быстренько сварганил — чайник недавно вскипел — две чашки "ахмада" в пакетиках.
— И вы не побоялись бы ее читать? — спросил Артемьев, снимая с маленького подноса изящную чашку.
— А почему, собственно? — не понял я.
— Да какая-то она несчастливая, эта тетрадь… — вздохнул Артемьев. Гордеев, написавший ее, в одиночку взял коммерческий банк и был убит. Похитивший тетрадь Шмат свихнулся и выбросился с балкона. Тимохин, следователь, заинтересовался этим фактом, начал читать тетрадь и через полчаса застрелился, перед этим швырнув тетрадь на пол. Вы ведь на полу ее нашли?
— Да. Я чуть было не наступил на нее, поднял и положил на стол.
— А потом?
— А потом меня выгнали из комнаты, и я пошел домой.
— А если хорошо поискать в вашем доме?
— Если бы у меня был дубликат тетради, я не просил бы у вас ту, что завещал мне Гордей.
Следователь посмотрел на меня исподлобья.
— Вы не побоитесь ее читать?
— Вначале вы ее найдите и верните законному владельцу.
Артемьев поморщился. Так морщится во время спектакля завзятый театрал, когда актеры явно переигрывают.
— Допустим, я ее найду и верну вам. Вы не побоитесь ее читать, уже зная о последствиях?
— Не знаю, — честно сказал я. — Хотелось бы, конечно, узнать, для чего предназначены все эти биокомпьютеры — то есть мы с вами. Но… стрёмно как-то.
— У меня к вам просьба, — тихо, совсем другим тоном сказал Артемьев. — Если каким-либо образом тетрадь все же попадет к вам в руки не читайте ее, пожалуйста! Мне не нужен в районе еще один труп.
— А что с ней еще можно делать? Под сковороду подкладывать?
— Нужно показать ее психологам. Думаю, текст, записанный в тетради, оказывает на читающего гипнотическое воздействие. Сугубо отрицательное, между прочим. Вы представляете, что произойдет, если такой текст будет размножен или помещен, допустим, на один из сайтов Интернета?
Я чуть не поперхнулся чаем.
С каких это пор менты интересуются Интернетом? Насколько мне известно, пока ни одного ментовскго сайта в Сети нет.
— А может, лучше сразу ее сжечь, эту чернокнижную тетрадь?
— Зачем же? Полагаю, для ученых она окажется очень интересным материалом!
— И для спецслужб.
— В смысле? А, в качестве средства устранения неугодных… Но подброшенный текст нужно будет потом быстро-быстро находить и изымать, чтобы он не инициировал эпидемию убийств и самоубийств. И это настолько проблематично, что… Нет, автомобильная катастрофа надежнее. — Артемьев поставил опустевшую чашку на журнальный, он же чайный, столик. — Так мы договорились?
