– Как интересно! – наблюдала за его действиями актриса, и мать актрисы. – И как это называется?
Пришлось и ей прочитать полную лекцию об истории и нехитрой методике приготовления. Ну и после этого Иван не мог удержаться от крутящегося у него в голове вопроса:
– Лариса, а ваша знаменитая фамилия псевдоним, или…?
– Конечно моя, осталась от девичества. А дочь решила взять папину фамилию, не желала, чтобы мама делала ей протекцию при карьере. И по этой причине было уже несколько смешных ситуаций…
После чего, словно доброму старому знакомому рассказала несколько эпизодов из закулисной жизни. При этом она явно никуда не спешила и даже проигнорировала мимику собственной дочери и намёки взглядами, что пора уже покинуть квартиру. Наверное и на ушко ей Ольга шептала "Уведи папу поскорей!", да только у знаменитой актрисы имелось своё мнение на этот счёт, которое почему-то не решался оспаривать даже несколько погрустневший Карл Гансович.
Ну и конечно же мама ещё более придирчивым взглядом прошлась по внешнему облику Загралова. И скорей всего осталась не в восторге. После чего перешла к прощупыванию сознания собеседника, задавая короткие, порой противоположные по сути вопросы. То спросит, любит ли он море. То поинтересуется, в каком именно ресторане работал покойный дедушка, о котором успела узнать чуть ли не сразу. То вдруг с восторгом заявит о любимой для неё сирени и поинтересуется: "А вам, Иван, какие цветы нравятся?"
Отец семейства свою третью порцию карехийё пить не стал, и когда его жена шумно похвалила и потребовала: "Хочу ещё!", просто молча пододвинул к ней свою чашечку. Судя по нетронутому напитку Ольги, она собиралась поступить точно так же. При этом что Карл, что Ольга старались не проронить лишнего слова, словно опасаясь нового безудержного всплеска словесной активности от Ларисы Андреевны.
Сам же Иван недоумевал по иному поводу:
"Странно родители ко мне отнеслись. Ну, никак не поверю, что такая взрослая и самостоятельная женщина советуется с ними кого и когда ей затащить в свою постель. Да и они не смотрятся на тех людей, которые бдят за нравственностью дочери, как умалишённые. Например, вчерашним вечером Ольге так никто и не позвонил и не стал интересоваться, где она пропадает. Правда, я могу не знать, что, к примеру, телефон у неё был отключен… Да и сегодня ни слова на эту тему не прозвучало…, скорей она сама бездумно проболталась… И всё-таки, почему она меня так интенсивно гоняет по самым разным темам? Что хочет узнать?.."
Его размышления, на ответы и на ответные реплики – нисколько не влияли. Твёрдая уверенность, что его в любом случае отсюда выпрут и ночевать не позволят, наполняла сознание бесшабашностью, лёгкостью и весёлым умиротворением. Поэтому общался он скорее бездумно, чем с каким-то подспудным напряжением. И кажется это произвело на мамочку вполне благоприятное впечатление. Если не сказать, что к концу этакого интенсивного теста представленного ей мужчины, она даже испытывала к нему нечто вроде симпатии и явной благожелательности. Только и допив порцию своего супруга, не прикоснувшись к чашечке дочери, она вдруг спохватилась и встала первой:
– Что-то мы засиделись! Карл – прощаемся! Спасибо за угощение. Да свидания!
С этими словами она взяла мужа под левый локоть с таким видом, словно иначе и передвигаться не сможет, чем при его поддержке, и двинулась к двери:
– Ох! Я так сегодня устала…
Такое утверждение ну никак не вязались с её бравым видом и блестящими от задора глазами. Чувствовалось, что будь компания иная, она бы и до утра просидела, попивая коньяк и болтая безостановочно. Бедный швед, по отчеству Гансович, делал вид, что всё идет, как спланировал он. Правая рука у него было дёрнулась для рукопожатия, но он удержался и только отряхнул несуществующие крошки на брюках. Зато попытался оставить последнее слово за собой. Так сказать, вместо прощания:
– Надеюсь, что мы ещё встретимся.
Что это многозначительное изречение могло означать, мозгов догадаться не хватило. То ли "Чтоб я тебя здесь больше не видел!" То ли "Попробуй утром не сделай мне кофе по своему рецепту!" Но именно эта фраза окончательно определила Загралову его дальнейшую линию поведения.
Закрывшая за родителями дверь Ольга, облегчённо и шумно вздохнула, подхватила полотенце с вешалки и, подойдя к Ивану вплотную, игриво заглянула ему в глаза:
– Ты как?
– Фатально! – выдал он с самым мрачным и убитым видом, на который только был способен. – После такого нервного стресса, меня можно сразу уносить на кладбище.
Девушка не на шутку взволновалась:
– Что случилось? Отец тебе угрожал?
– Хуже… У меня полное нервное расстройство… И я никак не ожидал, что здесь кто-то будет, а твои родители живут за стенкой…
Кажется, она начала понимать в чём дело:
– Не переживай, всё будет хорошо…
– Да я и не переживаю. Просто знаю себя и уверен, чем всё закончится.
Естественно, что Ольга от такого заявления стала сердиться, и повела себя как собственница. Ткнула ему полотенце в руки и приказным тоном распорядилась:
– Отправляйся в ванну! Потом разберёмся, что к чему и сам увидишь, как неуместны твои опасения.
Загралову ничего не оставалось делать, как отправиться в ванную, пока та наполнялась раздеться, а потом усесться в бурлящие, пенящиеся струи. При этом он пытался отыскать в себе хоть какие-то искорки возвращающегося мужского вожделения и …не находил. Вроде, как и тяга к Ольге была, вроде, как и нравилась она ему очень сильно, а вот не мог морально ожить и всё тут. Причём беседа с отцом и матерью мадмуазель Фаншель совсем никоим образом не касались негатива. Скорей Иван даже получил толику удовольствия от такого общения, остроту переживаний и некую тягу к продолжению начавшегося диалога. К тому же сказывалось непомерное количество выпитого кофе: коньяк коньяком, а уснуть и в самом деле будет очень сложно сегодня. Бодрость – зашкаливала.
А вот никакого шанса, что сексом себе удастся заработать спокойную ночь в чужом доме, не предвиделось.
Глава шестнадцатая
ПОМИЛОВАНИЕ
В том, что Ольга Фаншель будет делать всё по-своему, а не станет ждать милостей от мужчины, сомневаться не приходилось, Как Загралов и предвидел, она заявилась в ванную уже на пятой минуте его попыток замаскироваться под лохматую мочалку, выставив только голову из пенящихся бурунов воды. Правда явилась она якобы не обнажённая, прикрытая по грудь простыней, и с таким видом, словно зашла не в тот вагон поезда.
Заметив некоторую неуверенность у неё на лице, а потом и мастерски разыгранное смущение, Загралов поспешил подыграть:
