– Да! – одновременно ответили мы.
– Хорошо, – вздохнул он, немного успокоившись, – тогда перейдем к деталям. Необходимую сумму вы переведете до операции на наш счет. Для периода реабилитации потребуется около трех недель.
– Черкановы говорили, поэтому мы со вчерашнего дня в отпуске, – сказал я.
– Замечательно, это сильно упрощает дело, – сказал медик уверенно. – Операция не отнимет много времени. Никаких шрамов и порезов не будет – датчик введем через нос, непосредственно в мозг. Не буду сыпать терминами, установим надежно, никакие сотрясения не повредят. Самое важное – точно настроить оба датчика, грубо говоря, на одну волну. Карты ваших биоволн поместим в память передатчиков, а они сами активируют прием-отправку мыслей и чувств. По некоторым, пока не проверенным данным, ваши разумы впоследствии смогут привыкнуть «общаться» на определенной частоте и смогут это делать без техники. Труднее всего вам будет синхронизировать и дозировать поступающую информацию. Поэтому необходим долгий послеоперационный период. Он проходит следующим образом. Сначала ваш жизненный график смещается в противоположные стороны, то есть когда один спит, другой бодрствует. Таким образом активные мыслительные процессы поначалу не будут пересекаться. Спящему выдадут препараты для яркости и обязательности сновидений, а второй будет стараться ощущать и понимать, где сон, а где явь, и учиться регулировать сознание. Когда оба научитесь отсоединяться, время совместного бодрствования можно будет увеличить. Сначала на полчаса, час, два – все больше и больше, пока не наработаете навык полного совмещения. Обычно тренинг составляет две-три недели.
– Все понятно. Когда вы сможете нам помочь?
– Ну-у, – задумчиво протянул врач, открыв ноутбук, – когда вы готовы перевести нужную сумму?
– Сейчас. Карточка подходит или обязательно обналичивать? – быстро спросил я.
– Да, вполне, карточкой даже удобнее, – уверенно сказал врач. – Только прежде заполните формуляр, что вы пришли на обследование «с целью выявления вероятных генетических болезней». При возникших проблемах мы будем отрицать нашу причастность, вы это понимаете?
– Да, мы согласны!
– Очень хорошо, сегодня закончим с формальностями и завтра в восемь ждем. Никакой специальной подготовки не надо, попытайтесь поменьше волноваться и желательно не употреблять алкоголь. Расширение сосудов не критично, но будет тяжелее перемещаться к месту установления датчика, – сказал улыбаясь доктор.
– Все понятно, спасибо вам!
Наверно, я сильно нервничал и, может быть, даже запаниковал бы, если б не глаза жены – в них я всегда черпаю силы. Невозможно обмануть ее надежду. Мы почти не говорили – слова излишни. Мы давно все решили и в своей любви не сомневаемся.
Операционной мы так и не увидели, едва пришли – нас попросили переодеться в удобные пижамы и лечь в постель. Потом дали по таблетке. Последнее воспоминание – стакан апельсинового сока.
Проснулся только на следующее утро. Кажется – никаких новых ощущений. Встал с узкой кровати, прошелся по комнате, совершенно непохожей на больничную палату. На соседней кровати мирно посапывает Катя. Минут через пять я что-то почувствовал. Стою, но одновременно кажется, что лежу! Какая-то двойственность чувств. Кажется, примешиваются Катины ощущения! Я походил, удивляясь хождению-лежанию. День начал преподносить сюрприз за сюрпризом.
Я полностью сконцентрировался на внутренних переживаниях. Поначалу было забавно ощущать себя в двух разных местах и в двух телах одновременно. Сижу, пью успокаивающий чай и в то же время трогаю подушку и в блаженном сне выпячиваю губы. Потом неожиданно стало казаться, что комната уменьшается, поглощается тьмой… А вот вдруг увидел, как бегу по ледяной скользкой равнине, а следом несется громадный минотавр. Крутит над головой гигантский кожаный ремень, сияющая бляха с пятиконечной звездой со свистом рассекает воздух. Из-под копыт монстра брызжут фонтаны ледяной крошки. Все ближе и ближе чудище, пена хлопьями слетает с фиолетовых бычьих губищ, виснет на мерзкой рыжей бородке. Страх перерастает в панику. И вот воздух уже гудит под падающей вниз латунной пентаграммой, еще чуть-чуть – и ударит-расплющит, но вдруг появляюсь… Я сам! В оранжевом сиянии! Развеваются длинные черные космы! Перехватываю могучей ручищей ремень и бью лбом монстра промеж рогов. Он протяжно ревет, лапы подгибаются, хвост судорожно изгибается вбок крючком, вздрагивает… Но я уже не смотрю на падающее тело, за спиной тяжело шлепает огромная туша. И вот я, находясь в маленьком хрупком теле, кидаюсь к себе второму же на шею, с чувством огромной благодарности и любви. И одновременно я же сижу с чашкой остывшего чая в кресле, обоняние отчетливо ощущает его мятный запах, и я же вжимаюсь щекой в подушку, судорожно стиснув ее уголок…
Голова пошла кругом от такого смешения «я», сознание судорожно пытается перетасовать ощущения, словно неумелый игрок колоду, то и дело роняя карты. Потом еще и еще сон, затем следующий, раз за разом меня захлестывали Катины переживания. С каждым разом воспринимается все легче, но усталость взяла свое – выжатый, как джинсы в центрифуге стиральной машины «Bosch», устало добрел до кровати и отключился.
Сквозь дрему ощущаю, что меня трясут. Словно через толстый слой ваты расслышал взволнованный голос Кати:
– Женя, Женечка, вставай быстрее.
Еле разлепил веки, все-таки сильное у них снотворное, и промямлил:
– Что?
– Быстрее вставай! Женя, ну просыпайся же! – взмолилась она.
И ее волнение вдруг плеснуло, словно стакан холодной воды в лицо. Я вздрогнул, встряхнулся, начал приходить в себя. Наверно, если бы не продолжающее действовать снотворное, жена просто затопила бы страхом, а так, напротив, ей передалось мое сонное спокойствие.
– Что случилось, хорошая моя?
– Я толком не знаю. Сама недавно проснулась, прошлась по коридору. И вдруг этажом ниже взрыв и грохот, а потом крики, ругань. Там целая толпа. Испугалась и прибежала тебя будить.
– Все правильно, молодец, не бойся, сейчас разберемся.
Катя спрятала лицо у меня на груди, прижалась.
– А вдруг это «Борцы за чистоту человека» узнали, что и здесь делают запрещенные процедуры? – шепотом спросила она.
– Все может быть, – ответил я как можно спокойнее, – но по-любому надо уходить.
Катя еще сильнее попыталась вжаться в меня.
Надо действовать, и как можно быстрее.
Катя то ли поняла, то ли «услышала», метнулась к шкафу, достала наши вещи.
Палата была, оказывается, звуконепроницаемой – за дверью сразу по ушам резанула ругань, по этажам разносился грохот, треск вышибаемых дверей. Мы медленно пошли в сторону выхода, помня, что находимся на пятом этаже.
