— И надо же тебе выезжать в такую рань, — Борис зевнул так, что челюсть хрустнула, — Мы же около двух только заснули. Могли хотя бы нормально позавтракать.
— Ничего–ничего, раньше сядешь — раньше выйдешь. Мы же вчера из Парижа очень долго выбирались, черт бы побрал ихние пробки. А завтрак — вот тебе кофе, — Константин поднял правую руку с термосом, — а вот тебе круассаны, — в левой руке у него был зажат объемистый бумажный пакет, украшенный жирными пятнами, от которого восхитительно пахло свежей сдобой. — Или ты как англичане — без овсянки завтрака себе не мыслишь.
— Не… Я как американцы, предпочитаю яишню и оладьи с джемом, — засмеялся Борис.
— Обойдешься круассанами, а вместо джема я вот баночку шоколадного сиропа захватил — круассаны макать. Я хочу через Тулузу пораньше проехать, а то там тоже пробки могут быть. Французы–то многие на выходные из города линяют. А яичницу тебе завтра утром Динка сделает. Если заслужишь…
Друзья уселись в машину и выехали на автостраду. Движения по раннему часу почти не было. Солнце наконец оторвалось от вершин холмов на востоке и сразу начало припекать. По сторонам дороги тянулись сады и виноградники, изредка перемежаемые небольшими пастбищами, на которых в основном паслись овцы, козы и иногда лошади.
— Что–то коров не видно, — заметил Борис, доставая круассан из пакета, — Я понимаю у нас их мало — пасти особо негде, а здесь вон, смотри, трава какая.
— А это специализация у них такая. Здесь в основном овечьи и козьи сыры делают. Ну и вино, естественно, — придерживая руль одной рукой, Константин прихлебывал кофе из металлического стаканчика, — а коровы — это там, — отпустив на секунду руль, он махнул рукой на восток.
Борис отвернул крышечку с банки с шоколадным сиропом и макнул туда рогалик.
— Шарман, — откусив треть он начал наливать себе кофе из термоса в бумажный стаканчик. — Уй, ты что делаешь! — он затряс рукой.
От резкого торможения горячий кофе выплеснулся Борису на руку и на торпеду автомобиля.
— Да вот, не видишь, что ли, — махнул рукой Николаев.
Справа на дорогу выполз колесный трактор, волочащий за собой какое–то сельскохозяйственное приспособление, и не обращая внимания на правила движения, не спеша стал пересекать автостраду. Сзади раздался визг тормозов и тяжелый грузовик–рефрижератор в соседней полосе едва успел затормозить. Водитель высунулся из окна по пояс и разразился длинным ругательством. Фермер на тракторе молча согнул в локте левую руку в международном жесте и хлопнул себя по бицепсу.
— Ты понял, что он сказал, — рассмеялся Борис, вытирая руки салфеткой.
— Не, я в их ругательствах несилен. Разобрал только «мерде», впрочем, куда им до русского мата.
Водитель грузовика продолжал сыпать ругательствами до тех пор, пока трактор с прицепом не переполз на другую сторону.
— Хотя его можно понять, — продолжил Константин, кивая в сторону трогающегося рефрижератора, — десяток таких торможений и что резину, что тормозные диски менять надо. А если он, к примеру, яйца везет — таки хреново может быть. Да и холодильную установку повредить можно. У меня в фирме подобные машины тоже обслуживаются, так что я их слабые места знаю.
Он выжал сцепление и тронул автомобиль с места.
Когда с кофе и круассанами было покончено друзья некоторое время ехали молча. Константин закурил и, протянув руку, включил радиоприемник и начал лениво крутить настройку. Через пару секунд он убрал руку и салон машины заполнил мужской голос, исполняющий «Les Champs Elysees[6]».
— Ха, это же Джо Дассен. Он же лет двадцать как умер.
— Больше немного. Ну и что, вон Эдит Пиаф уже сорок лет как померла, а ее записи до сих пор крутят. Артист жив, пока его помнят, — Борис пожал плечом, — ты не устал за рулем? А то давай я тебя подменю.
— Да нет, ничего. Ты же дорогу не знаешь. А права–то у тебя вообще есть?
— Обижаешь начальник, есть, конечно — международные. Мне же по всей Европе мотаться приходится. Во Франции, правда всего второй раз, все больше Германия, Швейцария, Италия. А дорога, что — у тебя же навигационная система есть, — он ткнул пальцем в экранчик на котором курсор медленно полз вдоль синей линии автострады, помеченной значком А20.
— Ладно, может попозже, после Тулузы. А то там ажаны сильно суровые, — Константин сунул окурок в пепельницу, — Вот все никак курить не брошу. Жизнь больно нервная.
Какое–то время ехали, изредка обмениваясь малозначительными фразами. Борис мурлыкал себе под нос, подпевая очередному шансонье, а Константин молча следил за дорогой, так как машин стало намного больше. После Тулузы друзья на какое–то время поменялись местами. Теперь Борис сосредоточился за баранкой, пока Константин расслабился в пассажирском кресле. Проехали Тараскон, и Борис отпустил шутку про незабвенного Тартарена. Дорога заметно шла в гору. Чувствовалось приближение Пиренеев. Температура воздуха упала, и Константин выключил кондиционер.
Не доезжая Перпиньяна, остановились на заправке. Константин снова занял водительское место.
— Там дальше дорога петлять будет, особенно когда к морю спускаться будем. К тому же погода портится, — он показал на тяжелые тучи на юго–западе, низко висящие над холмами, — как бы в грозу не попасть.
— Ну вот — накаркал, — проворчал он через несколько километров, когда первые, тяжелые капли дождя ударили в ветровое стекло, — ничего, еще минут сорок пять и приедем, — Константин включил дворники и сбавил скорость.
Дождь, однако, усиливался. Дворники, даже переключенные на самый быстрый режим, не справлялись с потоками воды на стеклах. Видимость упала и, несмотря на утренний час, из–за низко висящих туч казалось, что наступили сумерки. Машина как будто плыла в потоках воды. Константин еще больше притормозил и включил фары. Их свет, однако, не пробивал пелену дождя. Небо как будто раскололось, и ветвистая молния ослепила на мгновение друзей и, последовавший за ней гром, ударил по ушам, несмотря на изоляцию автомобиля.
— Однако, разыгралось. Не пропустить бы поворот, — спокойно заметил Константин, выключая захрипевший радиоприемник, — а нет, вот он.
При вспышке очередной молнии, Борис увидел указатель, помеченный «D62» и какое–то французское название, которое он прочитать не успел. Машина свернула с автострады на узкую, двухполосную дорогу и поехала вдоль низкого берега речушки, по руслу которой, мутный поток воды тащил обломки досок, коряги и всякий другой мусор.
— Ни фига себе, — удивленно заметил Николаев, — этот ручей, сколько я видел, всегда пересохший стоял. Мощная гроза видать, ну да ничего — мы уже почти приехали.
