Ознакомительная версия.
Рамона парила в свежем бризе, словно чайка. О, это чувство, чувство полета! Они сбавили темп, настроившись на длинную дистанцию, чтобы облететь округ Ориндж по периметру. Нелегкая работа! Вот оно, одно из самых странных достижений современности, когда высочайшие технологии производят изделия, требующие более интенсивной физической работы, чем когда-либо ранее. Полет с помощью мускульной силы заставлял полностью выкладываться даже самых выносливых атлетов. Но раз уж это стало возможным, кто устоит против такого?
Не устояла и Рамона Санчес: она крутила педали, улыбаясь от радости. Рамона летала очень много. Часто, работая на крыше, увлеченный делом, представляя себе дом – каким он будет, и людей, которые станут в нем жить, Кевин слышал голос сверху и, посмотрев в небо, видел там Рамону на маленькой «Стрекозе». «Стрекоза» стрекотала, как ей и было положено, а Рамона махала ему с небес – вспотевший эльф.
– Полетели в Ньюпорт, на волны посмотрим, – предложила Рамона.
Они взмыли вверх и окунулись в ветер с моря, словно тезка их аппарата, настоящий кондор. Время от времени Кевин посматривал на ноги Рамоны, работавшей в тандеме с ним. Ноги у нее были длинные, мышцы больше, чем у него, и сильнее выраженные – по два упругих мускула вверху, плавно сходящиеся вместе у колена. От этого бедра выглядели почти квадратными, что зрительно уравновешивалось округлыми очертаниями ног внизу. Мышцы ее икр словно сошли со страниц пособия по шейпингу; кожа была гладкой и слегка покрытой тонкими шелковистыми волосками…
Кевин встряхнул головой, пораженный сказочной силой своего воображения, тем, как он рассматривает Рамону. Он взглянул на землю, на ньюпортскую трассу, как всегда, с оживленным движением. Сверху велосипедные дорожки выглядели пестрым скоплением шлемов, спин и работающих ног над паутинкой линий из металла и резины. Автомобильные направляющие дорожки блестели, как серебряные ленты, впечатанные в бетон, и машины проносились вдоль них вдаль. Синяя крыша, красная крыша, снова синяя…
Когда планер закладывал вираж, Кевин замечал здания, над которыми он когда-то работал: дом, отражающий солнечные лучи куполами из дымчатого стекла и термобетона, гараж, переоборудованный в коттедж, склады, офисы, колокольню, домик на пруду… Его работа укрывалась тут и там среди деревьев. Было приятно видеть ее, выделять среди других, припоминать проблемы, которые встречались и разрешались здесь, – одни лучше, другие хуже.
Рамона улыбнулась:
– А что, должно быть, здорово, когда видишь плоды своего труда?
– Угу! – сказал он, внезапно смутившись. И заволновался.
Рамона посмотрела на него. Ветрозащитные полосы из высоких эвкалиптов разрезали землю на гигантские прямоугольники, как будто вся долина была пестрым лоскутным одеялом из домов, фруктовых садов, желтых и зеленых полей. Встречный ветер наполнял легкие Кевина, радостно было окидывать единым взором так много земли и замечать так много знакомого на ней. Береговой бриз задул сильнее и понес их самолетик в сторону Ирвинских холмов. Развязка дорог на Сан-Диего и Ньюпорт выглядела гигантским бетонным кренделем, и всюду, там и сям – вода, сверкающая на солнце, будто кто-то разбросал по земле осколки зеркала. Речки, рыборазводные пруды, водохранилища, заболоченная Верхне-Ньюпортская бухта. Отлив обнажил серое дно, окаймленное зарослями камыша и группками деревьев. Даже здесь, на высоте, чувствовался солоноватый запах отмерших водорослей. Тысячи длинношеих водоплавающих птиц пестрым ковром покрывали поверхность залива.
– Перелет, – задумчиво проговорила Рамона. – Время перемен.
– На север направляются.
– Облака идут сюда быстрей, чем я думала. – Она показала рукой в сторону побережья. Полуденный ветер с моря принес низкие океанские тучи, как это частенько случается весной. Для растений это, может, и полезно, но летать в тучах – удовольствие ниже среднего.
– Вот и ладно, мне не повредит пораньше вернуться – на заседание Совета нехорошо опаздывать.
Рамона тронула рычаги управления, и они сделали широкий разворот над Ирвинскими холмами. Зеркальные стеклянные коробки индустриальных зданий отражали солнце; детские кубики – зеленые, голубые и золотистые.
Кевин взглянул на Рамону и заметил, что та часто моргает. Плачет? Ах да, ведь он напомнил ей про заседание Совета. Вот черт! А им было так хорошо! Идиот. Непроизвольно Кевин коснулся ее руки, лежавшей на рычаге.
– Извини, – сказал он. – Я забыл.
– А, – сказала она неровным голосом. – Понимаю.
– Тогда… – Кевин хотел спросить, что же произошло. Она скорчила гримасу, пытаясь придать лицу комичное выражение.
– Это все довольно неприятно.
– Могу себе представить. Вы так долго были вместе.
– Пятнадцать лет, – сказала она. – Почти половина моей жизни. Она в сердцах хлопнула по рычагу, и «Кондор» завалился влево. Кевин клюнул носом в стекло.
– Может, слишком долго, – продолжала она. – Я имею в виду, слишком долго ничего не происходило. Ни у меня, ни у него никого не было раньше, до того как мы сошлись.
Кевин чуть было не напомнил ей эпизод с энциклопедией в шестом классе, но решил не делать этого – наверное, не совсем подходящий пример прошлой связи.
– Ох уж эти школьные романы! – воскликнула Рамона. – Все говорят, что ничего хорошего из них не выходит. Вот так живешь с человеком и не знаешь – а может, кто-то другой был бы лучшим партнером. И вдруг один из нас начинает этим интересоваться. – Она хлопнула кулаком по приборной доске, заставив планер подпрыгнуть, а Кевина – вмяться в кресло.
– Угу, – кивнул он. Было ясно, что она очень рассержена. Это хорошо, что Рамона дала волю чувствам, рассказывая все Кевину. Вот если бы она еще не колотила по приборам!
К тому же Кевин крутил ногами почти вхолостую; сопротивление не ощущалось. Оба они приводили в движение одну общую цепь, как на тандеме, но Рамона так яростно вертела педали, что этого было более чем достаточно для двоих. И всякий раз, когда Рамона ударами по приборной панели выражала свои чувства, аппарат вздрагивал и валился на крыло. Кевин не подавал виду, решив не прерывать излияние эмоций прозаически-приземленными словами тревоги.
– Я имею в виду, что делать-то этот человек ничего такого не делает, просто интересуется! – продолжала она, снова рубанув рукой. – Ведь Альфредо тоже интересуется… Он много чем интересуется. Я для него не весь свет в окошке и полагаю…
– Что?
– Понимаешь, есть только немного вещей, которые волнуют меня по-настоящему. А Альфредо такой, что ему все интересно. – Бац! Прямо по щитку. – Ты даже не поверишь, как много у него интересов! – Бац! – И он всегда просто чертовски занят! – Бац! Бац! Бац!
Ознакомительная версия.
