— Да, сэр! Он во что бы то ни стало должен работать с нами!
Тонкие губы старика раздвинулись в довольной улыбке.
— Друг мой, благодарю вас, вы толковый парень! — повторил он. — Значит, вы поедете сами и тем или иным способом доставите инженера Скрибина на Луну, где находятся сейчас наши лучшие конструкторы. Именно на Луне лучше всего приютить нашего гостя, а после видно будет! Я распоряжусь, чтобы его встретили подобающим образом. Надеюсь, моим людям удастся убедить его в необходимости оказать содействие нашему гуманному делу.
Вега не ответил. Он сосредоточенно размышлял. Глубокая складка легла между его бровями.
— Сэр, — наконец сказал он, — предположим, что этот… как вы его назвали… Скрибин… прибудет к нам. Ну, а если после этого вспыхнет скандал?
— Вы, повторяю, толковый парень, и я думаю, мне не потребуется долго объяснять вам. С любым человеком может случиться несчастье, не правда ли?
— Какое несчастье?
— В данном случае речь идет о фиктивном несчастье. Весь мир должен узнать о гибели Скрибина. Инсценируйте какую-нибудь катастрофу, но сделайте это с умом, убедительно, чтобы никто не усомнился! Ну, согласны?
В этот момент у Веги еще не было никакого плана. Но не мог же он ответить отказом Старику, который осыпал его своими милостями и верил ему, как самому себе, и угодливо произнес:
— Да, сэр! Я сделаю все возможное.
— Я так и предполагал, — хрипло засмеялся Старик. — Мне кажется, что вы быстро пойдете в гору!
Вега, польщенный, поклонился. Он смиренно попросил предоставить ему неделю сроку, чтобы изучить вопрос, обдумать и выработать план действия. Прежде всего, разумеется, надо было заняться этим типом — скрипачом…
— Отлично! — сказал Старик. — Вам предоставляется полная свобода действий.
Он улыбнулся. Впрочем, это была не улыбка, а скорее гримаса. Лицо его сморщилось, словно печеное яблоко.
Он протянул руку — мягкую и вялую. Вега почтительно пожал ее и, пятясь задом, удалился из кабинета.
— С таким положением дальше мириться нельзя! — сказал Вега, внимательно вглядываясь в унылое, утомленное лицо Брауна. — Теперь перед нами стоит другая задача!
Брови скрипача дрогнули. Известие отнюдь не обрадовало его. Лучше всего было, когда удавалось стоять в стороне от всяких опасностей, под тем или иным предлогом уклоняясь от выполнения заданий.
— Давайте обсудим ее, — продолжал Вега ровным, твердым тоном. — Надо каким-то образом добраться до инженера Скрибина. Самим или через близкого ему человека! Вы тут впустую потеряли столько времени, но об этом мы еще поговорим! Что вы можете предложить?
Браун пожал плечами.
— Право… ничего… — промямлил он в замешательстве, ибо никогда не испытывал потребности отличиться.
Потом, что-то вспомнив, добавил: — Впрочем, я познакомился с одним человеком, но не знаю, заинтересует ли он вас…
— Меня все интересует. Кто он?
— Шофер Скрибина.
Вега встрепенулся и подался всем телом к Брауну.
— Расскажите о нем!
— Фамилия его Николаев. Я не раз видел его за рулем машины Скрибина. Иногда поздно вечером заходит в «Веселые бекасы». Однажды я подошел со скрипкой к его столику. «Извините — говорю. — Что бы вы хотели послушать в исполнении нашего оркестра?» Он засмеялся, видно, приятно ему стало. И назвал Шостаковича. Хорошо! Шостаковича так Шостаковича! Ну, сыграли, а на следующий раз, когда он пришел в ресторан, мы с ним разговорились. С тех пор, если он бывает в ресторане, я в перерывах подсаживаюсь к нему. Но увы, мистер Вега! Он говорит о чем угодно, только не о своем инженере. Стоит только заикнуться о чем-либо, имеющем хоть отдаленное касательство к Скрибину, он сразу отмахнется. «Э, бросьте, служба — это служба…» — и больше ни слова. Думаю, что безнадежный случай.
— Безнадежный? — переспросил живо заинтересованный Вега. — Почему? Не вижу ничего безнадежного!
Лицо его озарилось улыбкой — той самой, сердечной и подкупающей, которая сразу предрасполагала к нему человека.
Браун пожал плечами.
— Но чем, в сущности, он может помочь нам? Обыкновенный шофер! В дела он, конечно, не посвящен. Мог бы раздобыть нам документы за хорошую мзду, но, мне кажется, таких людей подкупить нельзя. — Браун вздохнул и с горечью подумал о себе.
Вега не ответил. Казалось, он не слушал Брауна, а был целиком поглощен своими мыслями, которые витали где-то далеко. Печать озабоченности сошла с его лица, он улыбался.
— Слушайте меня внимательно, — сказал он наконец. — Мы не будем подкупать этого шофера. И все же он поможет нам. Разумеется, если мы будем действовать ловко и осторожно. Нам уже не нужны чертежи и формулы. Нам нужен сам инженер Скрибин.
— Сам Скрибин? — переспросил пораженный Браун. Похищение?
— Вы не совсем точно выразились. Он должен принять участие в космическом строительстве, финансируемом Стариком. Я пока еще плохо представляю себе, как все это осуществится, но… подумаю, нынче ночью. Надо постараться убедить инженера поехать с нами. Понимаете? Предстоит крупная игра! — Вега с силой потер свой лоб, потом, несколько успокоившись, добавил: — Но… завтра, обо всем поговорим завтра, а сейчас — спать! Где моя постель?
Браун указал на большой диван в углу и, подавленный мыслью, что дело принимает серьезный оборот, глухо промолвил:
— Сейчас приготовлю…
Щелкнула зеленая кнопка ночника. Матовый свет залил постель. Браун прикрыл глаза, чтобы привыкнуть к свету, потом достал из-под подушки ручные часы. Три часа утра. Сон в это время обычно самый крепкий. А Браун вот уже часа два ворочался с боку на бок в кровати, тщетно пытаясь заснуть…
Этот мистер Вега не выходил у него из головы. Он, наверное, теперь беззаботно спал в гостиной, a в маленькой спальне, где только-только помещались гардероб, кровать и небольшой письменный стол, заваленный газетами и книгами, мучимый бессонницей Браун думал о завтрашнем дне. До сих пор он жил сравнительно спокойно. Но появление этого человека и особенно его слова о том, что им предстоит похитить инженера Скрибина, перечеркнули это спокойствие, спутали его мысли, и он как никогда ощутил грозящую ему опасность. Он устроился в Космограде неплохо. В ресторане «Веселые бекасы» его считали хорошим скрипачом и знали как человека, который живет на широкую ногу, не думая о завтрашнем дне.
Все объясняли это его неизлечимой болезнью. Конечно, пусть поживет, как хочется, эти оставшиеся ему два-три года…
Браун любил свою скрипку. Голос у нее был ласковый, мелодичный, она рассказывала ему о чем-то, успокаивала его. Она была его другом, его любовью. Он водил смычком по струнам, и они плакали или смеялись, страдали или радовались.
