Дэн с великой осторожностью набил трубку табаком. Табак представлял собой невероятную ценность. Пэт Рейли по чистой случайности посадил у себя в заднем дворе немного табаку незадолго до того, как Пиксвилл постигла эта участь. Рос табак неважно, приходилось его сушить, потом крошить, что только повышало его ценность. Вся деревня пользовалась деревянными мундштуками, изготовлявшимися стариком Макинтайром, для сбережения окурков.
Последней преподнесла свой дар - пластинку - Телма Данн. Взгляд Дэна затуманился еще перед тем, как он открыл конверт: он догадался, что в нем пластинка.
– Надо же! - тихо произнес он. - Что же на ней? Я даже боюсь смотреть…
– У тебя этой записи нет, дорогой, - с улыбкой сказала Этел Холлис. - Помнишь, я спрашивала у тебя насчет песни «Ты - мое солнышко»?
– Надо же!.. - повторил Дэн. Он медленно снял бумагу и стал вертеть в больших руках пластинку с испиленными бороздками и поперечными царапинами. Потом он с сияющим видом обвел глазами комнату. Все улыбнулись ему в ответ, зная, какой восторг он испытывает.
– С днем рождения, дорогой! - воскликнула Этел, обнимая и целуя мужа.
Он бережно придерживал пластинку, чтобы жена не повредила ее, прижимаясь к нему.
– Полегче! - взмолился он, отстраняясь. - У меня в руках сокровище.
Жена продолжала его обнимать. Он огляделся. В его глазах горело нетерпение.
– А мы могли бы прямо сейчас ее проиграть? Я бы все отдал, чтобы послушать что-нибудь новенькое. Только начало, оркестр, до того, как вступит вокал Комо.
Все помрачнели. Молчание затянулось. Наконец Джон Сипик сказал:
– Лучше не надо, Дэн. Ведь мы не знаем, когда начинается пение. Риск слишком велик. Возьми себя в руки и потерпи до дому.
Дэн Холлис нехотя положил пластинку на буфет вместе с остальными подарками и машинально проговорил:
– Очень хорошо. - Его тон был разочарованным. - Очень хорошо, что я не могу услышать ее прямо здесь.
– Да, да, - заторопился Сипик, - отлично! - Торопясь загладить оплошность Дэна, не скрывшего свое разочарование, он повторил: - Хорошо, отлично!
Все сели ужинать. Свечи освещали улыбающиеся лица. Угощение было съедено до последней крошки, до последней капли вкуснейшей подливки. Мать Энтони и тетю Эми засыпали комплиментами: удалось и жаркое, и горох с морковью, и нежная кукуруза. Кукуруза была собрана, разумеется, не на поле Фремонтов - все знали, во что оно превращено, и позволяли ему тонуть в сорняках.
С равным энтузиазмом был поглощен десерт - домашнее мороженое и печенье. Переваривая угощение, гости переговаривались в колеблющемся свете свечей и ждали телевидения.
Телевизионными вечерами им не приходилось много бормотать себе под нос: у Фремонтов вкусно кормили, потом наступал черед телевидения, поэтому на размышления не оставалось времени. Всем доставляло удовольствие общение, а следить за своей речью все давно привыкли. Если кому-нибудь в голову приходила опасная мысль, человек принимался бессвязно бормотать, прервав свою речь на полуслове. Остальные оставляли его в покое, пока он не отгонял невеселые мысли и не умолкал.
Энтони любил вечера у телевизора. За истекший год он совершил в такие вечера всего два-три ужасных поступка.
Мать выставила бутылку бренди, и каждый выпил по крохотной рюмочке. Крепкие напитки представляли собой даже большую ценность, чем табак. Люди умели делать вино, однако виноград никуда не годился, умение тоже, так что вино получалось неважное. Оставшееся в деревне спиртное из прежних времен было наперечет: четыре бутылки ржаного виски, три скотча, три бренди, девять бутылок хорошего вина и пол-бутылки настоящего «брамбуйе» - собственность Макинтайра, припасенная на случай чьей-нибудь свадьбы; не хотелось думать, что будет, когда эти запасы иссякнут.
Потом все сокрушались, что на столе появилось бренди: Дэн Холлис выпил больше, чем следовало, да еще усугубил эффект домашним винцом. Сперва никто и в ус не дул, потому что его опьянения не было заметно, к тому же это был его день рождения, и удачный, а Энтони любил такие встречи и не возражал против шума, даже когда он долетал до его ушей. Однако Дэн Холлис сильно набрался и сделал страшную глупость. Если бы остальные гости заметили, что именно назревает, они бы вывели его на улицу и выгуливали, пока бы он не протрезвел.
Первый тревожный сигнал прозвучал неожиданно: Дэн перестал смеяться посреди рассказа Телмы Данн о том, как она нашла пластинку Перри Комо, уронила ее, но подхватила, не дав разбиться, потому что никогда в жизни не двигалась с такой стремительностью. Он опять вертел в руках пластинку и вожделенно поглядывал на проигрыватель в углу. На его лице появилось дерзкое выражение.
– Господи! - воскликнул он.
В комнате сразу воцарилась тишина. Было слышно, как на стене тикают дедовские ходики. Пэт Рейли наигрывал перед этим на пианино; теперь музыка смолкла, пальцы пианиста повисли над желтыми клавишами. Пламя свечей на обеденном столе задрожало от ветерка, запузырилась кружевная занавеска на окне.
– Играй, Пэт, - тихо сказал отец Энтони.
Пэт заиграл «Ночь и день», но его взгляд остался прикован к Дэну Холлису, и пальцы не всегда попадали по нужным клавишам.
Дэн стоял посреди комнаты, сжимая в одной руке свою пластинку. В другой руке он стиснул рюмку с бренди. Рюмка грозила расколоться. Все смотрели на него.
– Господи! - повторил он таким тоном, словно это ругательство.
Преподобный Янгер, беседовавший в дверях гостиной с матерью и тетей Эми, тоже проговорил: «Господи!», но то была молитва: руки священника были сложены, глаза зажмурены.
Джон Сипик выступил вперед.
– Послушай, Дэн… Очень хорошо, что ты так говоришь. Но ты наверняка не собираешься продолжать в том же духе…
Дэн сбросил со своего плеча руку Джона.
– Проиграть пластинку - и то нельзя, - громко сказал он, опустил глаза на черный диск, потом оглядел всех. - Господи Боже мой…
Он швырнул рюмку в стену. Рюмка разбилась, по обоям побежали струйки. Одна из женщин вскрикнула.
– Дэн, - зашептал Джон, - Дэн, прекрати…
Пэт Рейли заиграл «Ночь и день» громче, чтобы заглушить разговор. Впрочем, если Энтони их слушал, то все ухищрения были напрасны.
Дэн Холлис подошел к пианино и завис над Пэтом, слегка покачиваясь.
– Пэт! - воззвал он. - Не играй больше это. Лучше вот это сыграй… - И он запел хрипло, негромко, жалобно: - «С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя…»
– Дэн! - крикнула Этел Холлис. Она хотела было подбежать к мужу, но Мэри Сипик схватила ее за руку и удержала. - Дэн! - еще раз крикнула Этел. - Прекрати…
– Господи, умолкни ты! - прошипела Мэри Сипик и толкнула ее к мужчинам. Кто-то закрыл ей ладонью рот и заставил стоять смирно.
