Прижатыми к стене вдруг оказались все трое.
Чернышев зачастил в Учебный центр. Его желтый вертолет дежурил у корпуса медфака с усердием сторожевого пса. Спустя полтора месяца они поженились.
— Три — ноль в пользу пилотов, — резюмировал Буров. — Налицо постыдный пережиток тех времен, когда космонавтов было всего десятка два и все девушки сходили по ним с ума.
— Ничего, ребятки, — утешал Веригин, — еще осталось три миллиарда девушек. Хватит? Хватит.
Морозов угрюмо молчал.
Сад Учебного центра полого спускался к морскому берегу. Это был старинный сад, когда-то он носил название «парк культуры и отдыха». От тех времен в саду уцелели только огромное колесо для катания и остатки чугунной ограды с острыми копьями и узорными завитушками. Ограда была своего рода достопримечательностью — этаким образчиком нерасчетливой траты металлических руд на непрочные материалы с беспорядочной структурой.
Шандор Саллаи, декан астрофизического факультета, медленно шел по дорожке сада. Всегда в этот час раннего вечера он выходил на прогулку, и всегда к нему присоединялись один-два, а то и целая группа студентов, любителей поспорить на космогонические темы. «Учитель Шандор возродил методику платоновской Академии», — говаривали в Учебном центре. А какие-то шутники повесили у входа в сад объявление: «Вход неастрофизикам воспрещен». Комендант Учебного центра объявление снял, но оно появилось снова, и сколько раз его ни снимали, всякий раз оно возникало вновь. Комендант публично грозил неведомым хулиганам отчислением из Учебного центра, но поймать их не мог.
Сегодня Шандора Саллаи сопровождал лишь один студент — Илья Буров. Пыталась, правда, пристроиться целая ватага первокурсников, но Буров их быстренько «отшил».
Саллаи, очень прямой и подтянутый, выглядел куда моложе своих шестидесяти семи. Седина почти не тронула его гладких, черных, причесанных на прямой пробор волос. Как всегда, он был весьма тщательно одет. Буров, тощий и голенастый, вышагивал рядом с учителем, не совсем попадая в такт: то забегая вперед, то чуть приотставал…
— Это не опровержение, учитель Шандор, — говорил он быстро и напористо, — я нисколько не ставил себе целью расшатывать устои. Просто внес коэффициент сомнения…
Саллаи слушал его молча. Статья Бурова, появившаяся в последнем «Вестнике» астрофизического факультета, и вправду не претендовала на сокрушение общепринятой гипотезы Саллаи о природе тау-излучения. Статья состояла из математических выкладок и минимума текста, но этот минимум, при внешней безобидности, содержал скрытую иронию и даже язвительность. Никого из людей, понимавших суть дела, безадресность иронии обмануть не могла.
— Вы утвердили в науке свое мнение о том, что тау — один из видов энергии, рожденных звездной активностью, — продолжал Буров, — и оно считается незыблемым. Я ничего не опровергаю, учитель Шандор, просто мне пришло в голову рассчитать принципиально новый вариант взаимодействия…
Он ничего не опровергает, думал Саллаи, идя по красноватой дорожке сада, и прохлада раннего вечера легко касалась его бесстрастного лица. Попробуй опровергни такую стройную гипотезу. Да, собственно, не гипотезу, а признанную теорию. Он, Шандор Саллаи, создал большой инкрат и разработал тончайшую методику наблюдений. Всего себя отдал он науке, долгие годы жил анахоретом, не вылезая из лунной обсерватории, совершенствуя большой инкрат, шаг за шагом накапливал неоспоримые факты. Таким образом, ценой нескольких десятилетий поистине самозабвенного труда он, Шандор Саллаи, установил наличие периодов Активной Материи и на пике такого периода первым выделил в звездном хоре новый, еле слышный и ранее неведомый голос — тау-излучение. Его капитальный труд, кратко и выразительно названный «Тау», лег в основу нового и, по общему мнению специалистов, наиболее плодотворного направления в астрофизике.
Все это так.
Но годы идут, и все труднее становится ему, Шандору Саллаи, работать у большого инкрата, все реже наведывается он в свою лунную обсерваторию. Нет, не потому только, что наблюдения последних лет мало что прибавляют к накопленной ранее информации. Силы убывают — вот что. Никуда не годится печень — по-видимому, надо решаться на операцию, заменить ее новой. А он все тянет, заглушая боль препаратами и отмахиваясь от советов врачей…
Вечерело. Удлинялись тени. Завозилась, раскачивая сосновую ветку, белка — устраивалась, должно быть, на ночлег. Вдруг Саллаи обнаружил, что Буров умолк.
Почему ты замолчал, Илья? Продолжай.
Мне показалось, что вы отключились.
Нет. Я слушаю.
Математический анализ, который я проделал, — сказал Буров, почему-то понизив голос, — не дает оснований для… ну, для поспешных обобщений, что ли… Но он определенно наводит на мысль, что… на ту мысль, что тау — не один из видов энергии, рассеянной в космосе, а… как бы это выразить…
— У тебя и слов-то нет.
— Просто я не думал о словесном выражении. Я ведь шел чисто математическим путем.
— Хорошо, — сказал Саллаи, сворачивая на дорожку, ведущую к морскому берегу. — Я помогу тебе сформулировать. Твоя статья — имею в виду ее математическую часть, а не тон, который я отбрасываю за ненадобностью, — так вот, статья наводит на мысль, что тау — не один из видов галактической энергии, а ее универсальный носитель. В разных условиях взаимодействия тау-излучение может принимать разные энергетические формы — тепловую, электромагнитную, может быть — и гравитационную. Тау — и не излучение собственно, а единая энергия, рассеянная в космосе.
— Учитель Шандор! — вскричал Буров, слушавший его с жадным вниманием. — Блестяще сформулировано! Универсальный носитель галактической энергии — именно так…
— Погоди, Илья, я не кончил. Формулировка эффектна только внешне. По сути своей она несостоятельна. Тау-излучение обнаруживается только в пик периода Активной Материи. Его дискретность подтверждена почти полувековыми наблюдениями. И тут твои расчеты, как бы изящны они ни были, бессильны. Это — первое…
Саллаи поморщился от кольнувшей в правом боку боли. Невольно замедлил шаг.
— Да, — сказал Буров. — Пик активности миновал, тау много лет не обнаруживает себя. Все так. Но не говорит ли это лишь о несовершенстве техники средств наблюдения?
— Может быть. Но вот — второе обстоятельство. Тау — самые сильнопроникающие частицы. Они поглощаются еще слабее, чем нейтрино, ты прекрасно это знаешь. Трансформировать тау в другие формы энергии невозможно.
— Но мой расчет, учитель Шандор, показывает…
— Ничего он не показывает, кроме качества твоей математической подготовки.
