Бустов впервые задал себе вопрос — может, Драницкий ни в чем не виноват? Может, это, действительно, какая-то фатальная ошибка?
Прошло три дня. Пару раз названивала дамочка из салона, интересовалась, когда вернут ее драгоценности. Разок побеспокоило начальство: долго ли еще отвлекать людей на слежку за скромным тихим горожанином, не проявляющим криминальных наклонностей.
Бустов начинал потихоньку беситься. Самое скверное, что он не мог сосредоточиться на других делах, пока над душой висела эта проклятая история.
Долгожданный звонок застал его дома после ужина.
— Владимир Николаевич, он завтра собирается уезжать, — сообщил агент наружки. — Только что заехал на автостанцию и купил билет на девять утра.
«Попался, голубчик, — Бустов радостно потер ладоши. — Поехал продавать золотишко в другой город».
Осталось только позвонить в дежурку и заказать на утро машину. Ну и, конечно, Пичугина разыскать.
Утром Бустов лично проследил, как Драницкий садится в автобус. Выглядел он как типичный забитый жизнью русский интеллигент — грустный, сгорбленный, плохо одетый. И тот же самый обшарпанный портфель опять был при нем.
Никак не подумаешь, что этот задохлик — обладатель целой кучи драгоценностей и вор немалого масштаба.
— Как бы не сорвалось, Владимир Николаевич, — беспокоился Пичугин. — В прошлый раз вон как готовились — и все к черту полетело. А мы тут с вами вскочили ни с того, ни с сего, без поддержки, без плана.
— Некогда планировать, Пичугин. Работать надо.
— Владимир Николаевич, может, обгоним его, договоримся с гаишниками, чтоб автобус остановили и вывели его под белы ручки вместе с портфелем, а?
— А если он опять пустой? А если у него сообщник? Нет, Пичугин, брать будем только при сбыте, чтоб наверняка. И только после того, как я сам цацки увижу.
— Так спалит он вас! Лицо-то уже знакомое.
— Будем стараться, чтоб не спалил.
Драницкого водили по городу два утомительных часа. Вели по всем правилам — меняясь по очереди, поддерживая связь по радио, даже в меру возможностей переодеваясь.
Бустов за эти два часа вымотался, словно отпахал целую смену на разгрузке угля. Молодой Пичугин пережил все легче, для него это было просто приключение.
Сомнениям уже не было места — подозреваемый точно собирался сбыть золото. Он ходил от антикварной палатки к ломбарду, от ломбарда к скупке, что-то спрашивал, что-то записывал. Легко было догадаться, что именно.
Бустову и Пичугину с большим трудом удавалось быть с ним рядом и оставаться неузнанными. Наконец, Драницкий дал себе отдых — а заодно и приморившимся операм.
Он уселся в скверике с хотдогом и бутылкой газировки, достал калькулятор и принялся что-то вычислять, сверяясь со своими записками.
— Навар считает, сволочь, — сказал на это Пичугин.
— Это хорошо, — отозвался Бустов. — Значит, этап сбора информации он закончил. Готовься к решительным действиям.
И в самом деле, Драницкий бодренько встал, выбросил в урну недопитую бутылку и куда-то зашагал.
— Кажется, час близок, — пробормотал Бустов.
Как и следовало ожидать, Драницкий отправился в один из уже изученных пунктов приема драгметаллов, где, судя по всему, сулили самую высокую цену.
Это была небольшая ювелирная мастерская, которая занималась и ремонтом, и скупкой, и комиссионной продажей. Бустов отправил Пичугина вперед — обогнать подозреваемого, оказаться в мастерской раньше него и тихонько встать где-нибудь спиной ко входу, а еще лучше затеряться среди посетителей.
Пичугину повезло — мастерская делила помещение с пунктом видеопроката, где всегда кто-то слонялся среди витрин. Замаскироваться не представило труда.
Бустов дождался, пока Драницкий войдет, и, немного выждав, тихонько скользнул за ним. Почти сразу он встретился взглядом с Пичугиным. Тот энергично и выразительно закивал головой — мол, все сходится.
Бустов и сам уже все видел. Драницкий что-то тихо говорил и крутил перед носом у ювелира раскрытой бархатной коробочкой, в которой поблескивали большие платиновые серьги. Ювелир уважительно кивал.
Бустов обратил внимание на портфель — свободной рукой Драницкий бережно прижимал его к боку. Портфель нужно изъять в первый же момент задержания, чтобы подозреваемый даже не успел подумать о том, чтобы снова сфокусничать.
— Работаем! — тихо скомандовал он Пичугину, и через несколько секунд опер привычным движением припер Драницкого к стенке, а Бустов моментально завладел портфелем.
Ювелир испуганно отпрянул за витрину — сцена перед его глазами больше всего напоминала грабеж. Тем более, что вид у жертвы был соответствующий — во взгляде Драницкого смешивались дичайший испуг и непомерное удивление.
— Спокойно, граждане, — громко сказал Пичугин. — Работает уголовный розыск.
Он освободил одну руку и полез за удостоверением.
Лучше бы он оставил это Бустову. Драницкий почувствовал, что его держит только одна рука, совершил немыслимый рывок с переворотом и в мгновение ока оказался возле Бустова, вцепившись в портфель.
Неясно было, на что он надеется, вытворяя эти странные вещи в присутствии двух здоровяков-сыщиков.
Бустов не успел даже предположить, потому что в следующее мгновение оказался в полной темноте.
Первая мысль была проста и естественна — получил по голове. Даже не важно от кого. Главное что получил, отключился и так далее.
Но, странно дело, голова ни капельки не болела. Она лишь кружилась, как часто бывает, когда кругом тьма, и взгляду не найти ориентир для удержания равновесия.
И на слезоточивый газ не похоже, хотя он тоже в некоторой степени слепит.
Бустов чувствовал свое тело, оно нигде не болело. Он попробовал осторожно присесть, чтобы нащупать рукой пол — ему нужна была хоть какая-то опора.
Пол имелся. Холодный и шершавый, как старый цемент.
Через минуту Бустов уже точно знал: он здоров, он сам стоит на ногах, он способен нормально двигать членами и перемещаться. Версия, что он лежит в больнице с завязанным лицом, не подтверждалась.
Одна загвоздка — эта необъяснимая темнота, которая навалилась так быстро и вероломно, словно кто-то выключил весь свет в мире. В том числе солнце. В природе такой темноты не бывает, потому что всегда где-то что-то отсвечивает. Эта темнота была гробовая.
— Пичугин! — позвал Бустов, поразившись, как малодушно дрогнул собственный голос.
В ответ — тишина. Впрочем, где-то за спиной послышался слабый шорох. А может, показалось...
Бустов сел на корточки, пытаясь собраться с мыслями. Он все же склонялся к мысли, что по какой-то причине ослеп. Ну, не бывает на свете такой моментальной и такой кромешной темноты.
