Сказав это, он резко обернулся, подошел к двери, отворил ее настежь, заглянул в темный коридор и оставил се открытой. Он взял с бюро что-то розовое, резиновое — это был медицинский стетоскоп — и приложил его к стене, потом — ко всем вещам, стоявшим в комнате. Дольше всего он задержался у окна. Веланд следил за ним с глуповатым лицом. Наконец, Шарден бросил резиновые трубки на пол и закрыл глаза.
— Простите, — объяснил он, — нужно принять меры предосторожности…
Веланд, смущенный, поклонился. Он вспомнил, что старуха говорила что-то о муравьях. Что же? Ах да, что Шарден «пасет муравьев». Что значит «пасет»? Что это могло значить? Может, какое-нибудь местное выражение…
— Направляясь во Францию, вы хотели со мной увидеться?
— Нет. Я вообще об этом не думал, но даже и высказать не могу, как я рад этому случаю…
Он замолчал, взглянув в глаза Шардена, и тихо, но с чувством произнес:
— Ваше открытое письмо против бактериологической войны произвело на меня большое впечатление. Такие заявления сейчас очень нужны. Но, простите мою откровенность, то, что вы написали о наших ученых, по-моему, не совсем справедливо. Не надо обобщать. Есть еще у нас порядочные люди…
Он умолк. Не пора ли вспомнить о конференции энтомологов в Лос-Анжелосе? Нет, еще рановато. Шарден снял со стены большую банку.
— Вы знаете, что это? — спросил он.
Веланд, удивленный, замигал глазами. Что это могло значить? Шутка? Экзамен? Шарден сидел спокойно, ожидая ответа. Доктор посмотрел на банку и кашлянул…
— Это кажется, Termes bellicosus?
— Вы неплохой классификатор. Но… Вы знаете, что я делал в Африке?
— Нет…
Снова стало тихо. Тени прорезали глубокие борозды на щеках Шардена.
— Я шесть раз был в Бельгийском Конго. — Может, рассказать вам?
Профессор сложил руки на груди.
— Вы знаете, что такое джунгли? Откуда вам знать. Зеленая, шальная жизнь. Все — трепет, настороженность, движение. В пестрой гуще прожорливых созданий — умопомрачительные цветы, как взрывы красок, покрытые липкой паутиной, и насекомые — тысячи тысяч неизвестных видов. Не то, что у нас в Европе. Их не надо искать. Ночью вся палатка покрыта бабочками с ладонь величиной: упрямые, но слепые, они сотнями падают в огонь. По палатке ползают тени. Ветер доносит незнакомый звуки. Львы, шакалы… Но это еще ничего… Потом наступает слабость и лихорадка. Целым районом джунглей от шестого градуса южной широты управляет древняя семья вождей. За рекой несколько хижин из обожженной солнцем глины и соломы. Там и жил Нфо Туабе. Он не знал английского, откуда ему знать. У меня было два переводчика: один переводил мои слова на диалект побережья, а другой с диалекта на язык бушменов. Нфо Туабе нарисовал мне карту и обозначил на ней границы своих владений. Я спас его сына от сонной болезни. И вот за это…
Не открывая глаз, Шарден вынул из внутреннего кармана блокнот. Веланд увидел страницу, исчерченную красными чернилами, — какие-то запутанные линии.
— Трудно ориентироваться… Здесь джунгли кончаются, как срезанные ножом. Это — граница владений. Я спросил, что же за джунглями, там, дальше. Он не хотел об этом говорить ночью. Пришлось подождать дня. И вот тогда в этой зловонной конуре без окон… вы представить не можете, как там душно… сказал мне, что дальше начинаются муравьи. Белые муравьи, строящие огромные города. Их страна простирается на много километров. Рыжие муравьи воюют с белыми. Они приходят из джунглей гигантской живой рекой. Тогда слоны стадами покидают окрестности. Убегают тигры. Даже змеи. Из птиц остаются только сипы. Муравьи идут так неделю, иногда месяц. Днем и ночью. Ржавым живым потоком. Рыжие муравьи, уничтожив белых сторожей, входят в их город. Они никогда не возвращаются. Что с ними происходит — неизвестно. Но на другой год сквозь джунгли пробираются новые полчища. Так было при его отце, при деде и прадеде. Так было всегда.
Земля в городе белых муравьев очень плодородна. С давних времен люди пытались завладеть ею, огнем уничтожая гнезда термитов, чтобы расширить свои участки, но проигрывали в этой борьбе. Посевы погибали. Тогда они строили шалаши и деревянные изгороди. Но термиты добирались к ним по подземным коридорам и так подтачивали постройки изнутри, что от любого толчка они разваливались. Пробовали и глину. Но тогда вместо рабочих термитов появлялись «солдаты»… Термитники достигают восьми метров высоты. Даже сталь их не берет.
Безглазые мягкие, белые насекомые существуют три миллиона лет, не видя света. Вы знаете эксперимент Колленжера? А исследования Глосса? Белых муравьев изучал Пакард, Шмельц, Кливленд… Но никто из них даже не подозревал… не подозревал…
— Вы понимаете? — прошептал Шарден, придвигаясь к Веланду. — Я спас его сына и за это… О, это был мудрец! Он знал, как отблагодарить по-королевски. Седой, с лицом, как закопченная маска колдун сказал мне:
— Всю равнину на многие мили покрывают термитники — трудно между ними пробираться. Среди миллионов этих окаменевших гнезд, где клокочет слепая жизнь, есть необыкновенное — маленький черный кривой термитник. В нем хранится сердце муравьев.
Больше он ничего не сказал.
— И вы ему поверили?.. — прошептал Веланд.
— Я возвратился в Бом. Купил динамит, кирки, лопаты, заступы, снаряжение; баллоны с серой бикфордов шнур, маски, сетки — все лучшего качества. Две канистры авиационного бензина и целый арсенал всевозможных средств защиты от насекомых. Потом нанял одиннадцать носильщиков и поехал в джунгли. Мы пробирались в них тридцать девять дней. Вначале сбежал проводник, потом переводчик. Бросали вещи и исчезали. Утром, когда я просыпался, молчание, выпученные глаза, перепуганные лица и перешептывание за моей спиной.
Из джунглей мы вышли неожиданно. Внезапно этот дьявольский, душный, бурлящий водоворот листьев, лиан, пресмыкающихся, крикливых попугаев кончился. Куда только хватал глаз — равнина, желтая, как шкура старого льва. На ней конусы термитников.
Здесь мы провели ночь.
Под утро я проснулся со страшной головной болью: накануне неосторожно снял на минуту шлем. Жара была такая, что воздух жег спину, как огонь. Очертания предметов дрожали, как будто горел песок. Я был один. Носильщики сбежали. Остался только тринадцатилетний Уагаду-бой.
Я встал. Вдвоем мы волокли вещи. Несколько шагов в сторону. Потом снова назад за другими вещами, и опять. Эти несколько шагов путешествия мы повторяли под адским солнцем. Несмотря на белую рубаху, мою спину покрыли незаживающие язвы.
Целый день мы шли по городу термитов. Не знаю, есть ли на свете что-нибудь ужаснее. Представьте: со всех сторон, спереди и сзади, каменные термитники высотой с двухэтажный дом. Местами они стояли так тесно, что с трудом можно протиснуться. Бесконечный лес серых колонн, Когда мы приостанавливались, слышался непрестанный слабый мерный шум, временами переходящий в постукивание. Стены дрожали днем и ночью.
