Бретон погрузился еще глубже в большое старое кресло, восторгаясь его удобством. Этот эпизод с Кэт в последнее время возвращался все чаще, что очень угнетало Бретона, несмотря на предостережение Фускиарди относительно того, что ключевые моменты жизни — исключая те, которые связаны со стрессами эмоционального типа, — возвращаются чаще всего. Сегодняшнее путешествие во времени было особенно долгим, а интенсивность переживания тем больше, что все началось почти без предупреждений. У него не было никаких расстройств зрения, которые, как сказал ему Фускиарди, предшествуют обычно приступам мигрени у других людей.
Пребывая под неприятным впечатлением встречи с прошлым, Бретон лихорадочно искал опоры в настоящем, но Кэт и Пэлфри все еще были поглощены исследованием необычного результата автоматического письма. Некоторое время он прислушивался к их разговору — они все еще пытались идентифицировать автора, подчиняясь обычному ритуалу подобных поисков, — после чего позволил парам алкоголя понести себя. Так много произошло в течение одного этого вечера, начавшегося в атмосфере чистой скуки. Он должен был остаться в бюро с Карлом, подумал Бретон. Замеры для цементной компании Бленделла следовало закончить до конца недели, а они шли страшно медленно еще до того, как выплыло это странное расхождение в двадцать миллигалов между результатами гравиметрических измерений. Может, просто не были внесены соответствующие поправки. Карл — очень хороший специалист, но ведь существует столько факторов, которые надлежит учитывать при гравиметрических измерениях: положение Солнца и Луны; приливы, деформацию земной коры и т. д. Каждый может ошибиться, даже Карл. Так же как каждый может анонимно позвонить или, наоборот, получить анонимный вызов. Было бы идиотством подводить под это какой-то старательно заготовленный контекст, просто это случилось в момент ослабления психического равновесия, не больше. Этот телефонный звонок был той психологической коркой банана, на которой он поскользнулся. Отличное определение… и виски тоже отличное. Даже Пэлфри в порядке, если смотреть на них с соответствующей точки зрения, особенно Мириам. Прекрасная фигура. Очень жаль, что она допустила, чтобы всю ее жизнь отягощал тот факт, что она родилась с лицом индейской женщины или древней египетской жрицы родом из голливудских фильмов М. Г. М. Если бы она выглядела как Элизабет Тейлор, то могла бы приходить каждый вечер…
Ощущая, что его обволакивает сладкое, как сироп, облако доброжелательности, Бретон снова настроился на прием идущего в другом конце комнаты разговора. Кэт как раз говорила что-то на тему об Оскаре Уайльде.
— Только не Оскар Уайльд, — запротестовал Бретон мягко. — Хватит уж об Оскаре Уайльде.
Кэт игнорировала его слова, а Мириам ответила на них своей странной улыбкой, но Гордон Пэлфри был более разговорчивым.
— Но ведь мы не говорим, что именно Оскар Уайльд передал эти слова, Джон. Это сделал кто-то, чей стиль местами идентичен стилю ранней прозы Уайльда.
— Вот именно, его ранней прозы, — прервал его Бретон, — в том-то и дело. Сейчас посмотрим: Уайльд умер около тысяча девятисотого года, так? А теперь у нас тысяча девятьсот восемьдесят первый[1], то есть получается, что за восемьдесят лет, проведенных по другую сторону, или за занавесом, или как там вы, спириты, обычно говорите, он не только не развился как писатель, но даже вернулся назад, к юношескому периоду.
— Да, но…
— И это не может быть связано с утратой навыков, так как в соответствии с тем, что я вычитал в книгах, которые вы одолжили Кэт, после смерти он является одним из выдающихся «автоматических писателей», или как там это называется. Уайльд, должно быть, единственный в истории писатель, книги которого приобрели высшую оценку после смерти автора. — Бретон засмеялся, довольный тем, что пребывает в той чудесной мимолетной сладости опьянения, в которой всегда думал и говорил в два раза быстрее, чем в трезвом состоянии.
— Ты основываешься на том, что связь между нашим и каким-нибудь другим измерением происходит в отношении один к одному, — сказал Пэлфри. — А может, это и не так.
— Может, и не так. Из данных, которыми я располагаю относительно другого измерения, можно сделать вывод, что оно населено писателями, которые не пользуются ни бумагой, ни пером и которые проводят время в пересылке этого своего вздора в наше измерение телепатическим путем. А Оскар Уайльд стал среди них стахановцем[2]; может, это кара за то, что он написал «Де профундис»…
Пэлфри усмехнулся с состраданием.
— Но ведь мы не говорим, что они…
— Не спорь с ним, — сказала Кэт. — Он вбил себе это в голову. Он профессиональный атеист, а кроме того, начинает слишком много говорить. — Она послала ему полный презрения взгляд, но переусердствовала и какую-то минуту выглядела как маленькая девочка. Странно, что именно такое чувство подействовало на нее омолаживающе.
— Она права, — сказал он. — Скелет моей веры сломался, когда я был еще ребенком. Первым потрясением было открытие, что Ф. В. Вулворт не является местным бизнесменом.
Кэт закурила сигарету.
— Ты выпил много виски. Ты всегда после этого выдаешь этот перл остроумия.
«А ты всегда выдаешь свой, о выпивке, — подумал Бретон. — Ты, лишенная чувства юмора сука, делаешь из меня робота на алкогольном приводе». Однако он остался разговорчивым и шутливым, отдавая себе отчет в том, что это лишь реакция на переживание, каким было путешествие. Ему удалось сохранять хорошее настроение во время кофе и бутербродов, после чего они вместе проводили гостей до двери, а Кэт прошла с ними до автомобиля.
Это была свежая ночь позднего октября, и зимние созвездия уже начали подниматься над восточным краем горизонта, напоминая, что вскоре холод принесет сюда снег из Канады. Ощущая тепло и раскованность, Бретон стоял в дверях и, куря последнюю в этот день сигарету, смотрел на Кэт, которая разговаривала с уже усевшимися в автомобиль Пэлфри. Когда он стоял так, с сигаретой, небо прорезали два метеорита. «Конец пути, — подумал он, — встречай, Земля». Наконец автомобиль тронулся; скрежеща и подскакивая на усыпанной гравием площадке, он пробил светом фар мрачную аллею вязов. Кэт помахала Пэлфри на прощание, после чего вернулась в дом, слегка дрожа от холода. Бретон попытался обнять ее за плечи, когда она переступала порог, но она решительно прошествовала мимо, а он припомнил ее язвительность. Очевидно, его ожидает «пост мортем» в бледном свете, когда занавески на окнах дышат мягко, как во сне.
