— Значит, мне и там придется отказаться от своего творчества.
— Временно, мистер Браун, только временно. А если вы не примете мое предложение, отказ будет вечным.
— Поищите себе другого подопытного кролика, — буркнул я.
— Это сложно, — вздохнул Остерман. — Этот мир слишком многим дает возможность иметь то, что они хотели; одной лишь ностальгии недостаточно, чтобы они согласились рисковать. Есть, конечно, и другие… серийные убийцы, но ведь это животные. Они не в состоянии себя контролировать. Они сразу займутся этим снова и погибнут окончательно…
— А вам не все равно?
— Но ведь мне нужно получить результаты эксперимента! Пусть даже посланный вновь вернется сюда не скоро — что такое время здесь? К тому же… первое подтверждение можно получить и раньше. С маньяками это не пройдет, они все равно все сделают так, как требует их звериное нутро, но с вами мы можем договориться.
— О чем вы?
— О том, чтобы вы оттуда направили мне послание. Проинструктировали вашу очередную жертву, дабы здесь она связалась со мной.
— С какой стати она станет выполнять мои указания?
— Вы предложите ей сделку. Безболезненная смерть в обмен на выполнение определенных обязательств. Вы припугнете ее, что если она их нарушит, то за гробом ее постигнет кара. Конечно, это будет неправда, но ведь, прибыв сюда, она не будет это знать. Само по себе существование этого мира с предсказанными вами деталями убедит ее.
— Насчет безболезненности… боюсь, это проблема. Для меня важно, чтобы материал был живым, когда я творю. В противном случае я работал бы с обычным гипсом. У меня ничего не выйдет, если я стану кромсать труп.
— Можете его не кромсать. Просто убейте. Сделайте это не для своего творческого самовыражения, а для того, чтобы доставить мне информацию. В качестве платы за проезд, так сказать. И еще — желательно, чтобы жертва не была добропорядочной девицей.
— Все они — грязные шлюхи.
— Может быть. Но общественное мнение на сей счет не всегда совпадает с вашим. Понимаете, вы должны выбрать жертву, которая попадет сюда, в Сумерки. Тогда она наверняка свяжется со мной. Пусть даже ближе к Свету, чем мы сейчас, но не в сам Город. Так что постарайтесь найти достаточно порочную особу.
— Напоминаю вам, Остерман, что я еще не дал своего согласия.
— Я не могу вас неволить, — развел руками он. — Я всего лишь обрисовал вам возможные варианты. И у вас есть время на размышление. Вы всегда можете позвонить мне, — он протянул визитку с телефоном.
Миновало, должно быть, недели три, прежде чем я воспользовался этой визиткой. За это время я познакомился еще с несколькими соседями (я не удивился, в один прекрасный день обнаружив во дворе замка гараж и в нем — новенький красный «мустанг»), но эти поездки принесли мне сплошное разочарование. Все эти люди были убийцами, но убийцами скучными и заурядными; самым возвышенным из их мотивов была зависть. Был среди них один насильник и растлитель малолетних, который считал меня своим коллегой и оттого показался мне особенно отвратительным. И хотя я понимал, что в Сумерках обитают и более интересные личности, и что я не могу двигаться лишь в направлении Города, но ничто не мешает мне путешествовать вокруг — все равно тяжелая, тягучая тоска овладевала мной все больше и больше; и мысль о невозможности заниматься моим искусством играла здесь не последнюю роль. В конце концов я все-таки позвонил Остерману.
Он радостно приветствовал меня и сказал, что не сомневался в моем решении.
— Все это время я веду наблюдение за несколькими возможными приемниками, — сказал он. — Вы как раз вовремя надумали — у меня есть для вас превосходный экземпляр, который еще недавно был, что называется, одной ногой здесь, но теперь поправляется весьма успешно; промедли вы еще пару дней — и он был бы для нас потерян.
— Я все еще не дал согласия, — напомнил я. — Допустим, я не окажусь в теле дряхлого старика…
— Это исключено, — перебил меня Остерман. — Такая динамика выздоровления говорит о сильном молодом организме. Но и о квалифицированной медицинской помощи тоже, так что это не какой-нибудь дикарь из джунглей.
— Очень хорошо. Если он молодой и из цивилизованной страны, то на грань гибели его, скорее всего, привела какая-нибудь авария.
— Или инфекция.
— Авария более вероятна. Так вот, что если он, хоть и выздоравливает, окажется в конечном итоге парализованным? Или у него ампутированы конечности?
— Вам не о чем беспокоиться. Его энергетическая картина говорит о том, что основные функции тела не нарушены.
Мог ли Остерман врать по телефону? Поразмыслив, я пришел к выводу, что нет. Ведь это тоже была телепатия, только удаленная и требовавшая обоюдного желания контакта. И потом, я мог переспросить его при личной встрече. В общем, я сел за руль своего «мустанга» и поехал к Остерману. Меня не удивило, что я знаю дорогу.
Почему-то жилище Остермана представлялось мне чем-то вроде замка Франкенштейна — но оказалось, что он живет на небольшой вилле, окруженной аккуратным немецким садом. За домом была пристройка без окон, где размещалась лаборатория. Остерман проводил меня туда, не давая опомниться; он все боялся, что я передумаю.
Машина, которой предстояло перенести меня обратно в мир живых, была, в отличие от дома, вполне в стиле фильмов о Франкенштейне: какие-то коленчатые трубы, блестящие металлические шары с подведенными проводами, гигантские катушки соленоидов, внушительного вида рубильники, круглые приборы с циферблатами, похожие на манометры… Впрочем, я понимал, что этот стиль порожден единственно представлениями Остермана; покинь он землю в мое время, я увидел бы пульт с огоньками, компьютерный терминал с принтером и прочую атрибутику конца ХХ столетия.
Я лег на жесткое ложе в центре этого сооружения. Остерман застегнул на моих руках и ногах браслеты, к которым тянулись многочисленные провода; еще более богатый проводами обруч был водружен на мою голову.
— Счастливого пути, — сказал Остерман, берясь за рукоять рубильника. — Помните о нашем уговоре!
У меня в последний раз мелькнула мысль, что все еще можно остановить. Даже если все пройдет благополучно — возрождение в чужом теле означает массу хлопот. У этого тела есть знакомые и родственники, о которых мне ничего не известно; более того, нет никакой гарантии, что я попаду в англоязычную страну. Хуже того — к его нынешнему хозяину могут быть претензии у полиции… что, если я очнусь в тюремной больнице? Вот была бы ирония судьбы!
Но это унылое посмертное существование успело осточертеть мне за несколько недель. В конце концов, на земле я рисковал постоянно, и этот риск был более существенным. И потом, стать первым вернувшимся с того света — это впечатляет…
