В пещерах, находившихся внутри города, виднелись водоросли, раскачивавшиеся точно деревья и размахивавшие своими щупальцами; высокие, стройные, и как стекло прозрачные, губки вздымались вверх, словно блестящие минареты или сотканные из бледного света лилии, выделяясь из общего сияния города. На открытых площадях Эльстэд заметил какое-то движение, словно толпы людей, но он находился слишком высоко над ними, чтобы различать отдельные лица.
Затем его медленно потянули вниз и тогда все подробности города начали постепенно выделяться. Он увидал, что контуры туманных зданий окаймлены, точно бусами, рядами каких-то круглых предметов; заметил также, что на широких открытых площадях находились какие-то сооружения, очертаниями своими напоминающие обросшие раковинами суда.
Медленно и неуклонно шар все спускался вниз, а силуэты внизу становились более ясными, светлыми и отчетливыми. Его притягивали к большому зданию среди города, и порой он видел толпу существ, тянувших за канат.
Он заметил своему удивлению, что они все склонились ним, — все, кроме одного, одетого в какую-то одежду из рыбьей чешуи, с блестящей диадемой на голове; он все время открывал свой огромный, как у пресмыкающихся, рот, и словно руководил пением.
По какому-то странному побуждению, Эльстэд решил зажечь тут свою маленькую лампочку и таким образом стал опять видим подводным существам; хотя сами они благодаря яркому свету сразу погрузились во мрак. При этом внезапном его появлении пение заменилось шумными криками восторга, а Эльстэд, желая наблюдать за ними, опять выключил свет и исчез из их глаз. Некоторое время он был еще слишком ослеплен, чтобы разобрать, что они делают, а когда ему удалось разглядеть их наконец, они вновь стояли на коленях. Итак, они продолжали поклоняться ему без отдыха, без перерыва в продолжении трех часов.
Весьма обстоятельно рассказывал Эльстэда об этом удивительном городе и его жителях; вечной ночи, которые никогда не видели солнца, луны и звезд, зеленой растительности и живых, дышащих воздухом существ; об этих созданиях, которые не знают огня, не знают другого света, кроме фосфорического сияния живых подводных существ.
Удивителен был его рассказ, но еще более удивительно то, что такие пользующиеся большой известностью ученые, как, например, Адамс или Дженкинс, не находят в нем ничего невероятного. Они говорили мне, что не видят никаких причин, почему бы не жить на дне глубоких морей совершенно неведомо для нас, разумным, дышащим жабрами, обладающим позвоночником, существам, приспособившимся к низкой температуре и огромному давлению. Конечно, эти существа настолько тяжелые, что не могли бы всплыть на поверхность моря ни живыми, ни мертвыми.
Нас же они должны знать; мы представляемся им в виде странных метеорических существ, иногда катастрофически падающих мертвыми из таинственного мрака их водяного неба. И не только мы сами, но и наши суда, металлы, всякие приспособления сыплются временами на них из тьмы, как дождь. Иногда эти тонущие предметы падают и давят их точно карающая десница невидимой власти там наверху, а иногда к ним появляются какие-нибудь редкостные полезные вещи или что-нибудь, могущее служить источником вдохновения. Легче понять их поведение при появлении живого человека, если представить себе, как поступили бы какие-нибудь дикари, слети к ним внезапно с неба окруженное сиянием и блеском существо.
Несомненно, Эльстэд собирался записать свой рассказ, но не сделал этого, а потому нам, к сожалению, приходится восстановить тот отчет из несвязных отрывков его рассказа по воспоминаниям капитана, Вэбриджа, Стивенза и других.
Все это мы видим неясно, частично, урывками: громадное призрачное здание, склонившихся и поющих людей с темными головами хамелеонов, в слабо светящейся одежде, и Эльстэда, вновь зажигающего свет и старающегося дать им понять, что нужно перерезать канат, задерживающий шар. Минута проходила за минутой. Эльстэд взглянул на часы и увидел к своему ужасу, что кислорода у него хватит всего на четыре часа. А гимны в его честь неумолкаемо продолжали раздаваться, точно похоронный марш его близкой смерти.
Как он освободился, Эльстэд сам не вполне понимает; однако, судя по концу каната, висевшего на шаре, он разорвался, вероятно, от трения о край алтаря. Шар вдруг резко покачнулся, Эльстэд понесся вверх и вырвался из мира странных подводных жителей. Эльстэд, по всем вероятиям, исчез из поля их зрения, точно пузырек водорода, стремящийся вверх из нашей атмосферы. Каким чудесным должно было им казаться это исчезновение!
Шар помчался вверх еще быстрее, чем погружался в воду, когда его тянули вниз свинцовые грузы. Становилось все жарче и жарче. Шар летел окнами вверх и Эльстэд вспоминает, какой поток пузырей пенился у стекол. Он каждую минуту ждал, что стекла вот-вот лопнут. Вдруг почувствовал, что в мозгу у него завертелось какое-то огромное колесо; завертелась вокруг него и обитая подушками камера, он лишился сознания и больше уже не помнит ничего, пока не увидел себя в собственной каюте и не услыхал голоса доктора.
Такова суть необыкновенной повести, отрывками рассказанной Эльстэдом офицерам «Птармигана». Он обещал со временем все записать, но ум его был занят исключительно усовершенствованием своего снаряда; эта работа была исполнена в Рио.
Остается добавить, что 2-го февраля 1896 года Эльстэд, усовершенствовав свой шар по указаниям первого опыта, вторично опустился на дно океана. Что именно произошло, мы, вероятно, никогда не узнаем. Он не вернулся. «Птармиган» крейсировал около того места, где он погрузился, и тщетно искал его в течение тринадцати дней. Затем судно вернулось в Рио, откуда печальное известие было сообщено по телеграфу его друзьям. Тем дело и закончилось. Трудно допустить, чтобы не было произведено дальнейших попыток проверить его необычайный рассказ о неведомых дотоле городах морской пучины.
1896
