– Им не подходит наша еда? — спросила Лола маму. — Или они у тебя такие разборчивые?
Мама издала жалобный, беспомощный звук. В нем было не просто раздражение, в нем слышалась тоска. Лола заметила, что детишки светятся не так ярко, как несколько минут назад.
– Ты права, — ответила Лола и вздохнула. Она опустила палец в суп и поболтала им. Детишки сообразили, окунули свои «пищевые» пальчики в котелок и миг спустя хором чихнули, забрызгав Лолу с ног до головы куриным бульоном.
– Ясно, — сказала Лола. — Возьмем на заметку. Никаких супов.
Она залила кипятком лапшу быстрого приготовления. Детишки занялись лапшой, потом выплюнули ее, но один из них отрастил еще несколько пальчиков и начал завязывать лапшу в узелки и размахивать ими в воздухе.
Мама застонала.
– Это еда, а не игрушка, — сказала Лола, чувствуя, как ее охватывает отчаянье. Постепенно она вытащила все свои запасы. Детишки отказались от сублимированного сухого мороженого (тут Лола была вполне с ними солидарна — оно и для человека вряд ли годилось). Отвергли фрукты. Выплюнули конфеты. Лола попыталась кормить их с руки; зубов у них, вроде, не было, и занятие казалось относительно безопасным. Один из них почти вывернулся наизнанку, «натянувшись» на ее ладонь. Ощущение было странным: крохотное создание оказалось на редкость невесомым и походило на пластиковую сумку, наполненную теплым воздухом. Малыш забрался к ней на колено, и она безнадежно начала скармливать ему смесь сухофруктов. Он заглатывал кусочки по одному и так же по одному выплевывал, обстреливая ими печурку. Мама в очередной раз издала стон.
– Детишки, что с них возьмешь, — утешала ее Лола. Но свечение внутри малышей меркло.
– Они перепробовали все, — сказала Лола. — Все. Ничего им не годится.
Она уперлась локтем в колено и с силой потерла глаза. Другой рукой она удерживала малыша, покачивая его.
Что-то поскреблось по руке, держащей малыша. Лола вздохнула, открыла глаза и посмотрела.
Царапина на руке вновь начала кровоточить: видно, пока она карабкалась на холм или скатывалась вниз, она опять ободрала себе руку. Лола не обратила на это внимания: она вся была ободрана, так что царапиной больше, царапиной меньше… Однако это заметил кое-кто другой: малыш, устроившись у нее на коленях, приладил присоску к кровоточащему месту и всасывал кровь.
И голубое сияние внутри него начало разгораться. Какое-то время Лола просто бездумно глядела на него, не то усталость, не то растерянность мешали ей предпринять что-либо. Потом она поглядела на существо-маму.
Два глаза та направила на малыша, чье сияние усиливалось с каждой минутой, два других уставились на Лолу: казалось, все четыре глаза стали больше. Сначала она не издала ни звука, потом застонала, да так громко, что все малыши — и апатичные, и их более жизнерадостный собрат, встали торчком. Те трое, что не сидели у Лолы на коленях, прошлепали к маме со всей скоростью, на какую только были способны. Четвертый же с жалобным хныканьем отдернул присоску. Но, когда он медленно сполз с Лолиных колен, и побрел к остальным, земля под ним светилась.
Мама и Лола поглядели друг на друга долгим взглядом. Миг спустя Лола уверилась, что даже если создание и не обладало телепатическими способностями, оно отлично сообразило, что к чему.
Мама начала уводить малышей от Лолы обратно на холм.
– Нет! — сказала Лола.
Мама остановилась и вновь поглядела на нее. Ее глаза, которые раньше казались Лоле такими невыразительными, глядели теперь благодарно, но решительно.
– Нет! — повторила Лола. Она начала кое о чем догадываться.
– Этот свет внутри — это он заставляет двигаться твой корабль, да? И вас тоже. Если вы не получите достаточно энергии, вы не сможете улететь и умрете.
Мама вновь взглянула на нее и побрела прочь.
– Нет! — воскликнула Лола, застонав от отчаяния. — Должен быть выход! Просто обязан найтись. Вы не можете вот так…
В кустах что-то зашуршало и Лола окончательно утратила самообладание.
– Чертов кролик! — сказала она, подбирая с земли камень. И застыла. — Точно, — произнесла она тихонько. — Кролики.
Она взяла лук и стрелы. Мама и детишки остановились, прошлепали обратно и теперь наблюдали, как Лола решительно прилаживает стрелу к тетиве, а потом бесшумно ныряет в кусты.
Остальное могло бы показаться забавным, не будь Лола в таком отчаянии. До сих пор она ни разу не пыталась стрелять по живой цели. Она тренировалась в стрельбе по неподвижным пластиковым мишеням. А тут ей пришлось охотиться в темноте, прячась в зарослях толокнянки. Она была вся исцарапана, и вдобавок, когда пыталась прицелиться, ее кусала мошкара. Ей хотелось плакать. Она уже потеряла несколько стрел понапрасну и теперь, когда их осталось так немного, боялась промахнуться.
Лолу спасла присущая кроликам глупость — а может, туристы избаловали их, прикармливая с рук. Как бы то ни было, пища, которую в изобилии раскидали по лагерю детишки, не годилась для пришельцев, но заинтересовала кроликов: они явно не могли противиться искушению. Первого, самого крупного, она подстрелила из укрытия, с расстояния семи футов, пока он поедал корнфлекс. Второго, который только что вылез из кустов, испугался и отпрянул, но чуть позже вернулся и занялся сублимированным мороженым, тоже настигла Лолина стрела. Хватит для начала, подумала она и вышла из зарослей. Подойдя к маме с детишками, Лола начала рыться в рюкзаке в поисках пустой кастрюльки и армейского финского ножа. Она дрожала — отчасти от непривычного напряжения, отчасти рт страха, что все усилия были потрачены понапрасну. С уверенностью, поразившей ее саму, поскольку до сих пор она имела дело только с ободранным, разделанным и завернутым в пластиковую упаковку животным на прилавке супермаркета, Лола перерезала горло первому кролику и подставила под струйку кастрюлю…
Малыши сгрудились у кастрюли, опустили внутрь присоски и принялись за дело… Кровь первого кролика они осушили за несколько секунд. Лола и мама тревожно наблюдали за ними — но полминуты спустя сияние начало разгораться все ярче и ярче. Лола взяла второго кролика.
Теперь малыши напоминали приплюснутые лампочки на рождественской елке и явно ощущали довольство. Мама продолжала наблюдать за ними — и за Лолой. И обе пары глаз смотрели с очень похожим выражением.
Вскоре малыши наелись и, отвалившись от кастрюльки, плюхнулись на землю. Они лежали, сплющившись, а свет в них сиял все ярче.
Мама подождала, пока не отвалился последний малыш, только тогда прошлепала к кастрюльке и расправилась с остатком содержимого. Ее сияние тоже усилилось. Оно было не таким ярким, как у малышей, но тон стал глубже и пульсация заметнее.
