— Выпейте, — сказала медсестра, — это хорошо успокаивает!
Чтобы отвязаться, он проглотил солоноватую жидкость.
Ножнин заварил крепкий чай и уселся с горячей кружкой на балконе. Балкон хорошо продувался прохладным ветром, очертания деревьев под ним постепенно темнели в рассеянных сумерках. В этот час семейные люди, поужинав, устраиваются у телевизоров, а на улицах появляется молодёжь — огоньки сигарет, транзисторная музыка и взрывы смеха.
Ножнин понемногу отхлёбывал чай и ждал. Крепкий чай на ночь — бессонница, но уж если Женька заявится в назначенные двадцать три, проговорят они долго. Так было, и не раз. О чём обычно говорили? Да обо всём. Женька любил слушать и больше всего об отгремевшей войне, об однополчанах Ножнина. Он всё хотел приобрести «Историю Отечественной». Купил, переплатив втрое. Странно? Ничего странного нет: парень много читал, таскал с собой книги даже на рыбалку.
Время тянулось медленно, как бывает, когда ждёшь с нетерпением. Сидя на балконе, он прислушивался к часам в комнате. Они звякнули полчаса, потом десять раз, до назначенной встречи оставался час, до встречи, назначенной Женькиным голосом, непонятно как забравшимся в голову. Ножнин слышал о передаче мыслей на расстоянии, тоже считая это чепухой, цирковым трюком… И какая тут мысль? Был голос на стадионе, потом в цехе!
Часы пробили половину одиннадцатого. В дверь нерешительно позвонили, Ножнин было вскочил, но решил открыть после третьего звонка. Стало обидно: парень где-то шатался пять дней, этакое вытворял с разговорами на расстоянии, а тут изводись тревогой, таскайся на допросы! Вот сейчас он выскажет ему, сейчас пристыдит, не показывая радости от встречи…
За дверью стоял молодой мужчина в голубой рубашке и хорошо отутюженных брюках. Ножнин не сразу узнал следователя. Вместе с формой он вроде снял свою милицейскую официальность, но появление его было так некстати, так непонятно. Следователь уловил недовольство:
— Извините, на минутку — узнал, что вы больны… Решил навестить. Вас удивляет? Я на одну минуту…
— Проходите, — сказал Ножнин, — могу чаем напоить. Как раз цейлонский заварен.
— Не беспокойтесь! Как самочувствие?
— Покрепче? — спросил Ножнин. — Сахар кладите по вкусу. Лично я люблю по пять кусков, — и настороженно посмотрел на непрошеного гостя, ожидая немедленных вопросов. Но тот бочком подсел к журнальному столику, отпил из стакана и отвлечённо спросил:
— С вишнёвыми листочками завариваете?
— Со смородинными.
Следователь будто бы осунулся со вчерашнего дня. У Ножнина даже стало возникать сочувствие.
— Мучает меня дело Мухина, Николай Павлович! Понимаете, пропал человек, и вообще, много странного…
— Родители мальчонки нашлись? — спросил Ножнин.
— Нет, как с луны свалился. Делали запросы по детским учреждениям, по больницам… Та же сестра — непонятно!
— Могли поссориться.
— Не ссорились, — сказал следователь. — Тянулась к родному человеку. Почему-то избегал с ней общения. Да-да, избегал. Одни денежные переводы. Пришлось поговорить кое с кем из бывших сокурсников Мухина — тоже странности! За девушками не ухаживал, молчун, а слушать любил. И, представьте, почти никогда не записывал лекций, не пользовался чужими конспектами, а сдавал на пятёрки. Студенты острили: у Мухина магнитофон в кармане запрятан…
— Способный парень, — сказал Ножнин и подумал: «А он точно начитался детективов, вообразил Женьку шпионом!»
— Если не секрет — сестра уехала? — спросил он.
— Хотите знать, отчего она вскрикнула, когда вы вышли? — улыбнулся следователь. — Просто показал фотографию мальчика на тахте в комнате Мухина, ей же померещилось, что это брат в детстве. С женщинами всегда тяжело — нервы, возбудимость… Извините, ухожу, — поднялся он с кресла, но задержался у двери, и Ножнин понял, что сейчас он задаст вопрос, ради которого приходил.
— Как вы думаете, — спросил следователь, — кто он, Мухин?
Ножнин пожал плечами и сразу устыдился этого неопределленного жеста, похожего на предательство.
Часы показывали без четверти одиннадцать, за оставшееся время необходимо выпроводить гостя — тот всё мнётся в дверях, — а если они повстречаются с Женькой на лестнице, следователь не знает его в лицо.
— Выйду с вами, — сказал Ножнин, — подышу перед сном.
Куда-то запропастились ключи! Должны быть в пиджачном кармане, но там их не было. Следователь терпеливо ждал, а Ножнин лихорадочно искал. Ключи оказались за чайником на кухонном столе. Он было выключил в комнате свет и направился к выходу, но внезапно пришло ощущение, что в квартире кто-то есть: в тёмной комнате одновременно с боем часов послышался непонятный шорох и потрескивание.
— Прилягу, — сказал он следователю.
— Нездоровится? — обернулся тот с лестничной площадки.
— Устал.
— Спокойной ночи, — пожелал следователь.
Ножнин поспешно захлопнул за ним дверь и вошёл в тёмную комнату. В центре её, лицом к балкону, стоял высокий человек. С головы, странной вытянутой формы, свисали длинные белые волосы. Ножнин ощупью опустился в кресло, вцепившись в подлокотники сразу вспотевшими ладонями, и громко, подбадривая себя, сказал:
— Ну, давай, давай…
Высокая полупрозрачная фигура плавно колыхалась, будто в глубокой воде, окружённая шелестящими искрами. Плотно облегающая одежда обрисовывала широкие плечи и длинные мускулистые ноги. Прозрачный человек медленно поворачивался, словно демонстрировал себя со всех сторон. Ножнин увидал узкое смуглое лицо с глубокими складками у тонких губ. Старик?! Из-под тяжёлого лба с непонятной мольбой и грустью смотрели мимо круглые, как у птицы, глаза.
Колыхаясь среди искр, он протянул вперёд руки зовущим жестом, узкая щель рта дрогнула, зашевелилась, но звука голоса не было — он раздался в голове Ножнина:
— …Прощайте. Вы видите посланную голографию. Я далеко. Мы не можем быть вместе, прикосновение антиматерии смертельно. Я буду тосковать о Земле, о вас, брат… Стремление человека в космос — стремление не только к научным знаниям, а мечта о встрече с братьями… Мой мир узнает о вас. Я провёл на Земле пятнадцать лет. Биотоки мозга были переданы на умирающий мозг маленького землянина с живым телом… Болезнь стёрла навсегда всю информацию, биотоки оживили, внесли мою информацию… Я возвращаюсь… я возвращаюсь… Искривлением времени Земле отдано взятое пятнадцать лет назад…
Этот голос не походил на Женькин. Его больше нет?! Где же он? Или прозрачный человек — Женька?!
— …Прощайте, мы уходим, мы уходим… Наш звездолёт не может приблизиться к Земле… Вы поймёте мой риск, ради встречи с братьями, ради познания… Отдаю часть памяти… Поймёте…
