V
— Добраться бы мне только до этого проклятого выхода на лестницу, а там уже меня никакими сокровищами опять сюда не заманят, — говорил сам себе Росников, лавируя и ускользая от масок, осаждавших его, как нарочно, со всех сторон, с непонятным ожесточением.
— Здравствуй! — пищала одна из черных проказниц, — как ты похудел! Как сплющился под башмаком милой твоей супруги!
— А эти цветы? — картавила другая, указывая пальцем на увядающие камелии, оставленные ему таинственной незнакомкой, — верно твоя жена бросила их на пол, а ты подобрал и носишь их у сердца?
— Откуда, в самом деле, взялись у тебя эти гадкие красные цветы? — зазвенел вдруг сердитый голос, и в то же время маленькое, резвое домино юркнуло к самому плечу Ивана Ивановича, мигом вырвало букет, растеребило его в лепестки и развеяло по сторонам.
Грабительская операция эта была произведена с таким изумительным проворством, что Иван Иванович, которому до смерти было жаль цветов, еще не успел прийти в себя от досады, как уже маленькое домино, подпрыгнув на носки крошечных своих ножек, начало ему шептать в самое ухо: "В два часа я буду; непременно буду. Жди меня". Затем домино снова юркнуло в толпу и потерялось из вида.
— Какая вертлявая стрекоза! — произнес Иван Иванович. — Робок я, неловок и ненаходчив: не умею в мутной воде поймать рыбу! Что, если бы подвернулась еще какая-нибудь маска? Я бы уж теперь обошелся похитрее и порешительнее.… Да нет, нет: запоздалое намерение; вот уже и выход на лестницу!
На лестнице происходила еще большая давка, нежели в зале. Черные домино и капуцины обставили, сверху донизу, все ступени, словно полк статуй из базальта. Надобно было дожидаться очереди, чтоб двинуться на вершок вперед. Между тем, оживленные свежим воздухом маски расточали, от нечего делать, последние любезности и остроты. Отовсюду слышались восторженные мольбы, прощальные вздохи и громкий смех неожиданно разоблаченной мистификации.
— Я буду преследовать тебя, маска, до тех пор, пока не узнаю твоего имени, — говорил статный мужчина с черными усами высокой, замаскированной даме, которую почтительно вел под руку. Даже неграциозные складки домино не могли отнять прелести у роскошного, вполне развитого ее стана.
— Ты не пойдешь за мною пи шагу далее, — отвечал ему повелительный, мелодический голос, — иначе я стану жалеть, что отдала тебе одному почти целый вечер.
— Но, прекрасная маска, скажи мне, по крайней мере, могу ли иметь надежду еще раз тебя увидеть?
("Вот должна быть красавица!» — думал Росников и протеснился несколько вперед, чтобы рассмотреть лучше замаскированную.)
— Увидеть? — повторила невнимательно маска, медленно поднимая к глазам своим лорнет и наводя его на Ивана Ивановича, — увидеть?.. Мне кажется, мы никогда уже более не увидимся.
Проговорив эти роковые слова, она, к совершенному изумлению Росникова, без церемоний притянула его к себе за широкий рукав капуцина, потом освободила свою руку от руки мужчины с усами и задела ее за руку Ивана Ивановича.
— О, вы безжалостны! — сказал статный мужчина. — В эту минуту я столько же ненавижу вашего кавалера, сколько ему завидую!
— A он, быть может, столько же ненавидит меня не то, что я увожу его из маскарада, сколько завидует вам в том, что вы можете опять туда вернуться и повторять другим ту же самую лесть, которую я от вас слышала.
— О, вы немилосердно насмешливы! Я хотел бы, со крайней мере, знать имя счастливого соперника, для которого так жестоко вы меня оставляете!
— Его имя — Красная ленточка, — отвечала маска и тут же выдернула из рукава удивленного Ивана Ивановича кусок пунцовой лепты, которого он прежде вовсе не замечал.
Решительным движением руки дала она прежнему кавалеру знак, чтоб он удалился. Скрепя сердце, должен был тот на этот раз повиноваться, раскланялся и пошел вверх по лестнице, а Иван Иванович начал бережно спадать замаскированную вниз, в швейцарскую, где толпа служителей давно ожидала господ своих.
— О. какая тоска, какая невыносимая скука! — произнесла замаскированная дама, склоняя к груда утомленную свою голову. Эти слова гармонировали с печальным настроением Ивана Ивановича, и он а ответ на них не мог не прижать тихонько своим локтем милой ручки, так доверчиво отданной в его распоряжение.
Быстро повернула к нему замаскированная дама голову и взглянула на него с таким холодным, презрительным изумлением, что Росников смешался совсем, вспомня тут же слова краснорожего капуцина: "касайтесь как можно легче до руки тех дам, с которыми будете ходить в маскараде".
Маленькая эта катастрофа происходила уже на последних ступенях лестницы. Тотчас высокий лакей, растолкав менее рослых своих товарищей, выдвинулся вперед и осторожно подал замаскированной даме бархатный, на собольем меху, плащ и зеленую шаль. В то самое время как Иван Иванович, по долгу учтивого кавалера, помогал очаровательной незнакомке закутывать голову, почувствовал он, что лакей набросал также и на его плечи огромную шубу; он хотел сказать, что эти покрытые синим сукном медведя принадлежат вовсе не ему, но расторопный слуга так живо сунул ему в руки чужую шляпу и так проворно кинулся вон из сеней, что Росников успел произнести только: гм!
— Карета Долевского готова! — крикнул жандарм у подъезда. Лакей отворил с улицы дверь и высунул оттуда свою голову в лунообразной шляпе; замаскированная дама двинулась на крыльцо; смущенный Иван Иванович, не зная куда ему девать чужую шляпу и шубу, последовал за нею.
С помощью лакея медленно взошла замаскированная дама по откинутой подножке в экипаж и села в противоположный угол; ревностный служитель тотчас схватил Ивана Ивановича под руку, приготовляясь тоже усадить его в карету; но Росников попятился назад, все еще поглощенный размышлением, как бы ловчее возвратить навязанную ему шубу и шляпу.
— Садитесь же! — раздался из экипажа недовольный голосок, — вы сегодня просто непостижимы!
"Пожалуй! — весело подумал про себя Иван Иванович, произнося в то же время выразительное: гм! — Извольте, я сяду! — думал он: — только уже после чур па меня не пенять! Едва ли сыщется на свете чудак, который бы после таких настоятельных приглашений отказался от неожиданного счастия вам сопутствовать". Тут Росников в самом деле ввалился в карету: лакей мегом захлопнул дверцы, крикнул кучеру:
— "Пошел домой!", — и карета покатилась.
"Вот приключение! — думал Росников, смеясь исподтишка в бороду своей маски и боязливо поглядывая на незнакомку, которая, не обращая на него никакого внимания, смотрела в противоположное стекло кареты. Со мною происходит теперь самая маскарадная, самая романическая авантюра! Я не только очутился в чужой шляпе я шубе, по еще в чужой карете! А хороша должна быть эта Долевская! И к тому же, надобно полагать, страшная чудиха, затейница и озорница! Я ведь не так прост, чтоб все это приписывать одному случаю; случай-то всегда был против меня; разве только теперь.… Нет, нет! Тут есть своего рода расчетец, намеренье какое-нибудь, какая-нибудь светская проделка, женская уловка, дамская хитрость…"
