Сначала были сплошные кусты, вызывающее клаустрофобию нагромождение стволов бамбука в руку толщиной, перевитых лианами и диким виноградом. Тони держался в десяти метрах за Доком и поворачивал там, где поворачивал тот.
Совершенно неожиданно над головой образовалось открытое пространство, и в следующее мгновение Тони вступил в прохладу высокоствольного леса. В небо уходили необъятные стволы километровой высоты, с них свисали гирлянды благоухающих красных цветов. Косые лучи Просперо блестели на крыльях гигантских насекомых, перелетавших с цветка на цветок. Мимо пролетел, сидя на спине двухметровой стрекозы, лесной чертенок — крошечный полупрозрачный гуманоид с огромными золотистыми глазами.
Тони направлял оптические сенсоры так, чтобы, по возможности, не видеть людей, пробиравшихся между древовидными папоротниками и стеблями слоновой травы. Ничего, еще часов десять помучиться и можно будет вернуться в Верону.
Я изгнан из Вероны за попытку
Похитить дочь из знатного семейства
И родственницу герцога Вероны.
Шекспир, Два веронца, акт IV
Наутро после карнавала, при первых лучах солнца Благородный Пес скакал по Понте Романо, древнему каменному мосту через Адидже. На дальнем берегу поднимались зеленые холмы, виднелись дворцы, сады, церкви и римские развалины. Протей ехал за ним, ведя в поводу лошадей на подмену.
Теперь Антонио знал имя маски. Имя, но не лицо. Его Дама-в-Золотом оказалась Сильвией Лючеттой Висконти, дочерью Маттео Висконти, изгнанного правителя Милана. Она считалась самой красивой женщиной в Северной Италии. Эти сведения добыл Протей — вместе с новостью о том, что красавица выехала из Вероны по восточной дороге, ведущей в Падую и Венецию. Слуга Антонио, наполовину цыган и больше чем наполовину плут, был великим мастером по части выведывания секретов. От него не ускользало ничего, что могло оказаться полезным хозяину. Он выполнял желания Антонио, прежде чем тот успевал их высказать.
Антонио ни разу не видел Сильвию, и это делало ее еще более привлекательной в его глазах. Ни одна реальная женщина не могла сравниться с образом, который рисовало воображение.
Это наваждение послужило причиной яростного спора между Антонио и его дядей Кангранде, Большим Псом, — спора, который гремел под романскими сводами зала для приемов и не давал заснуть домочадцам и слугам до глубокой ночи. У правителя Вероны было до нелепости ангельское лицо и неожиданно острый и проницательный взгляд. Высказав все, что думал о Сильвии Висконти, он напомнил племяннику о том, что в жилах этого семейства течет дурная кровь. (Висконти издавна славились необузданным нравом, нечеловеческой жестокостью и приверженностью ко всевозможным извращениям. Впрочем, они были еще превосходными государственными деятелями и поощряли искусство.) Разве могла дочь изгнанного врага быть подходящим объектом для женитьбы?
— А кто сказал, что я собираюсь на ней жениться? — негодовал Антонио. Одержимость женщиной вовсе не означала намерения вступить в брак.
Но Большой Пес не смягчился.
— А если у нее будет ребенок? Может, эта красотка просто приманка. Я не потерплю, чтобы тут шныряли ублюдки полу-Висконти в надежде унаследовать Верону.
Мало-помалу выяснилось, что Висконти мечтают захватить весь Пьемонт, а также заграбастать Тосканию и земли, принадлежащие Венеции. Несмотря на изгнание, им покровительствует Император, и они с радостью воспользуются Вероной, чтобы в конце концов вернуть себе Милан.
— Ты должен забыть о ней раз и навсегда, — приказал Кангранде. За его обычной глуповатой улыбкой скрывалась непоколебимая воля, которой не осмелился бы противиться ни один племянник, находись он в здравом уме.
Но Антонио, гневно распрощавшись с дядюшкой, уже знал, что поступит по-своему. Может быть, в его увлечении угадывалось что-то нездоровое, но это было его увлечение, и он не собирался от него отказываться. Если ему нравилась лошадь или собака, он ее получал. И женщины значили для него ничуть не меньше. Он сознавал, что чем-то напоминает этого старого дурака Данте, который до сих пор грезит о некоей девице, которую несколько десятков лет назад случайно увидел на рыночной площади. Но Антонио, по крайней мере, собирался найти свою Сильвию, вместо того, чтобы запереться в жалкой комнатушке и переводить бумагу, посвящая ей какие-то невозможные поэмы.
Уже на восточном берегу Адидже он проехал мимо Театро Романо, древнего театра под открытым небом и старого собора Санта-Стефано с огромной прямоугольной колокольной из красного кирпича. Здесь он остановился, чтобы бросить последний взгляд на город, еще не пришедший в себя после карнавала, окутанный дымом, поднимавшимся из кухонных труб, потому что сейчас было время завтрака. Потом он тронул лошадь и проехал через Порта — Весково. Протей следовал за ним.
По обеим сторонам Корсо Венециа, пыльной дороги, ведущей в Падую, Венецию и дальше к морю, лежали зеленые пастбища, разделенные каменными заборами. Антонио остановился лишь один раз, чтобы дать лошадям отдохнуть и чтобы пополнить запасы легкого белого вина. По левой стороне виноградники спускались к самой дороге. Вдалеке были видны Альпы.
Он нагнал ее, когда подъезжал к мосту через Альпону, сразу после поворота на Бельфиоре. В нескольких сотнях шагов впереди Антонио увидел женщину, которая ехала на красивой вороной кобыле. Даже на таком расстоянии он не мог ошибиться. На ней была все та же кружевная маска, а пояс, украшенный драгоценными камнями, сверкал на солнце. Кроме того, ни одна другая благородная дама в Северной Италии не отважилась бы поехать в Венецию без сопровождения. Она бросила на Антонио один-единственный взгляд через плечо и поскакала к мосту.
Антонио дал коню шпоры и пустил его в галоп. Сидя верхом на рослом кровном жеребце, который был раза в два резвее кобылы Сильвии, он не сомневался, что без труда догонит ее. Скоро расстояние между ними сократилось до сотни шагов, потом до пятидесяти, потом до двадцати. Он уже видел герб Висконти на попоне кобылы.
Но к тому времени они подъехали совсем близко к мосту и оказались в самой гуще движения. Уличные торговцы катили ручные тележки, а огромный воз сена застрял как раз посреди дороги. Крестьяне со своими узлами испуганно спрыгивали в канаву при появлении вельможи, но так легко расправиться с повозками было невозможно. Антонио пришлось ждать. Маленькая кобыла тем временем, проворно обогнув все препятствия, выиграла время на мосту, а сойдя с него, прибавила ходу и снова оказалась далеко впереди. Ругаясь как кондотьер, Антонио прокладывал себе путь через толпу, раздавая направо и налево удары ножнами шпаги. На другом берегу, возле городка Вильянова, дорога разветвлялась. Правая шла на юг по берегу Альпоны, а левая вела в Венецию и Падую.
