Впрочем, машина не была для нас вещью первой необходимости. Провожа меня за границу и ничего еще не ведая о моих грядущих доходах, жена шутливо мечтала:
- Когда у нас будет квартира, давай сначала купим холодильник, ладно?
Нет, сначала диван.
- Нет, холодильник!
Нам обоим было уже за сорок.
Теперь мы старались избегать этой темы, все еще на что-то надеясь.
В конце концов, солнце, искристая пороша, дятел на высокой сосне возле дома - все это было не так уж плохо даже после великолепного предпраздничного Оксфорда. У вас начиналось Рождество. Мы тоже взялись обсуждать, как проведем новогодний праздник. Не поехать ли в пустующий дом в Солигаличе? Разгрести снег у крыльца, затопить русскую печь... Впрочем, сельских радостей нам хватало и здесь. После долгого путешествия мне не хотелось новых дорог и скитаний. Нам не было скучно друг с другом. Я объявил, что пожертвую два-три фунта стерлингов на отличную говяжью вырезку, что продается в валютном гастрономе на Арбате. Мне хотелось, чтобы жена хотя бы раз почувствовала себя почти совсем как в Англии.
Вечером раздался неожиданный звонок от сестры. Она жила вместе с мамой в Вятке, за несколько сотен километров от Москвы. Накануне разговаривал с ними обеими по телефону, обещал навестить их с подарками из Англии...
- Мама уснула после обеда и теперь не встает, - встревоженно сказала сестра. - Не могу добудиться. Отвечает что-то невнятное, глаза закрыты...
- Позвони в Скорую.
- Звонила. Обещали, до сих пор нет. Приезжай, мне страшно.
- Но я же не скоро до вас доберусь... Поторопи неотложку.
- Хорошо. Но ты все-таки постарайся приехать.
После разговора в голове моей мусором застряла никчемная фраза: А вот и расплата. Какая расплата, за что? Взгляд упал на купленный дл мамы плед, лежащий среди все еще разбросанных по комнате вещей. В Оксфорде представлял, как долгими зимними вечерами она будет, закутавшись в него, сидеть за книгой. Расплата за два месяца, проведенные в Англии? За кратковременное неучастие в этой жизни с ее бедностью и отчаянием, с ее очередями, промерзшими поездами, остервенелыми людьми на улицах?
Только теперь я почувствовал, что моя английская жизнь закончилась- как отрезало, и начинается совсем другое, давно знакомое и в то же время вечно чуждое и угрожающее, нежизнь, в которую мне заново предстояло медленно и мучительно врастать.
Сутки спуст мы с женой устраивались на боковых полках плацкартного вагона.
Ветхая наволочка под маминой головой была разорвана почти надвое. Это сразу бросалось в глаза.
Может быть, сменить? - нерешительно спросил я сестру. Она, казалось, не услышала. Она уже третьи сутки не спала.
Глаза у мамы были прикрыты. Влажные седые волосы спутались и прилипли к вискам, лицо осунулось.
- Ты ездил, невнятно произнесла она, узнав меня по голосу.
- Что, мама?
Ты куда-то ездил. Я помню.
Да, мама. Я был в Англии.
А я решила - в Испании. Лицо у тебя загорелое.
Врач был и ничего не прописал: Зачем вам нужно продлевать ее мучения? Знакомые сказали сестре, что лекарство от этой болезни есть. В аптеках не достанешь, но у врачей можно выпросить, берут по пятьсот рублей за одну ампулу.
- Не унывай. Я старался держаться с сестрой бодро. - Это меньше фунта. Я тут кое-что с собой привез...
- В нашем городе валюту не меняют, - резко возразила она. - И потом, я все равно не сумею с этими людьми договориться...
Бедная. Сама она получала в своем институте неплохую по тем временам зарплату - около четырех фунтов в месяц. В ее глазах я был теперь миллионером.
Вы помните, как в свои первые дни в Оксфорде жаловался вам, что не в силах тратить здесь деньги на бутерброд или кружку пива, когда вспоминаю, что значат эти два-три фунта для моих близких, оставшихся в России? Как вы категорически запрещали мне об этом думать? Потом попривык и стал расходовать на еду примерно два фунта в день - иногда больше, когда нужно было купить впрок пачку масла или пакет кукурузных хлопьев, иногда меньше. Дошел до того, что бестрепетно отдавал в Лондоне два с половиной фунта на метро, если не было времени добираться пешком. А вот теперь все возвращалось как бы с другой стороны.
В новогоднюю ночь мы втроем тихо сидели за столом, посреди которого сиротливо лежал неразрезанный ананас. Мама дремала, временами из-за перегородки доносились ее слабые стоны.
- Как встречаем новый год, так и проведем его, - причитала сестра.- Так и проведем...
- Выпей водки, - посоветовала ей жена. - Тебе нужно наконец выспаться. Мы подежурим.
Если бы можно было отвезти маму в Англию, - сказала вдруг сестра. - Там ее вылечили бы. Тебя ведь они вылечили, да?..
Кровотечение открылось внезапно, как раз в те дни, когда я гостил у вашей мамы в Кембридже.
Вы старались, чтобы мне не было скучно в Англии, чтобы ни один час не пропадал у меня без пользы. Так родилась идея этой поездки на уик-энд. Соблазн был велик: возможность побывать в вашем родном доме, познакомиться с традиционным английским бытом, наконец, увидеть старинный университетский город...
Усаживаясь ненастным утром в автобус, я уже чувствовал недомогание. Мне бы не ездить, отлежаться в эти выходные в своей спаленке, но визит был заранее оговорен, меня ждали. Больной, вымокший под дождем, я долго блуждал по предместьям незнакомого города в поисках нужного адреса, пока не ввалился, вконец измученный и взвинченный, в перепачканных ботинках, в прихожую старинного особняка - и был встречен тишиной, покоем и достоинством, какие нельзя было, кажется, возмутить ничем.
В Англии не разуваются! - первое, что сказала мне ваша мама со сдержанной улыбкой.
Она проводила меня наверх в отведенную мне комнату и взяла обещание, что ровно через полчаса я спущусь к чаю.
Посреди комнаты стояла кровать с парой длинных узких подушек, аккуратно застланная потертым шерстяным одеялом. У неизменного камина висело на низкой деревянной стойке полотенце. Платяной шкаф, книжные полки и письменный стол с продавленным плетеным креслицем у окна дополняли убранство.
Я присел к столу и увидел портрет. Румяная и счастливая, вы во весь рот улыбались мне с цветной фотографии. На вас были черно-алая докторская манти и черный бархатный берет. Похоже было, что вы только что одержали важную победу, но выглядели при этом столь беззащитной, ваши синие глаза светились так трогательно, что у меня вдруг выступили слезы.
Чувствуя смущение, я, однако, не мог удержаться, чтобы еще раз внимательно не оглядеть комнату. Здесь вы провели детство и юность. Сюда время от времени возвращаетесь, перелистывая эти старые книги, засыпая на этих подушках... Может, это усталость и нездоровье сделали меня таким сентиментальным, но меня целиком захватило чувство братской любви и бесконечной близости к вам...
