Снимок подтвердил наличие отсутствия процесса в легких. И справка тоже.
Споткнулся, как всегда, на ровном месте. Вот уж не ожидал. И у кого?
У хирурга.
Плоское, как блин, лицо, раскосые глаза. Тувинец? Кореец? Как его занесло сюда, в центр столицы, в ведомственную поликлинику? Сидел, писал что-то, велел раздеться до пояса. Я повесил пиджак на стул, снял пуловер, рубашку, майку.
Он оторвался на мгновение от записей, не взглянув на меня, сунул в ямку пупка мизинец и долго мыл руки после этой пустяковой процедуры.
- Одевайтесь, - громко выкрикнул откуда-то из раковины.
Сел за стол. Взял мою карточку, стал что-то в ней писать. Долго. Подробно. Я даже засомневался - обо мне ли?
Оказалось, обо мне. Вытянул откуда-то белый прямоугольный листок, заполнил его, протянул мне.
- Что это? - не понял я.
- Направление, - он в первый раз посмотрел на меня черными непроницаемыми восточными глазами.
- Какое направление? Куда?
- На операцию. У вас пупочная грыжа. Резать надо.
- Резать?!
Иногда на меня находит. Бывает.
Я озверел. Во мне включилось что-то стихийное, неуправляемое. Как будто у меня не было справки из психдиспансера, что я не ку-ку.
- Вы хоть соображаете, что говорите? - подозрительно оглянувшись на всякий случай, удивленно-разгневанно зашептал я. - Газеты читаете? Куда вскоре поедет глава нашего государства? В какую страну? Поняли? А вы меня на операционный стол загоняете? Учтите, расскажу, где следует, как вы ставите диагноз одним пальцем, проверят вас как специалиста...
В его раскосых глазах мелькнул страх. Он покраснел, как краснеют смуглокожие - стал желто-розовым.
- Хорошо, - тоже шепотом сказал он. - Я напишу, рекомендовано проконсультироваться. А вы побольше упражняйтесь. Физически.
Написал.
Я начал отходить.
- Спустите штаны, - опять повернулся он ко мне. - И трусы тоже.
Нет не пальцы, четыре железных штыря, по два с каждой стороны, вонзились мне в пах.
- Так не больно? - спросил он.
- Нет, - на спертом дыхании ответил я.
- А так? - вонзил он штыри повторно.
- Не больно, - задохнулся я.
- Одевайтесь.
А ведь мне ехать к ним. В Азию.
Нам.
У Алены были свои "хирурги". Районные. По женской части. Пришла от гинеколога зареванная. Какие-то уплотнения в левой груди. Может, спать теперь только на правом боку? Справку дали, но в заключении написали, что необходимо регулярно проверяться. А это козырной туз в костлявых руках ведьмы из загранкабинета.
Три недели ежедневной нервотрепки, бесконечных ожиданий в очередях наконец-то прошли. Опять мы сидели вдвоем среди таких же супружеских пар с беспокойными глазами. В руках карточки с полным набором справок. Аленина карточка вдвое пухлее моей. Может, пока не поздно, замазать, зачеркнуть, вытравить запись гинеколога? И брошка наготове. Серебряная. С большим желтым топазом. Говорят, серебро сейчас в цене.
Вот и наша очередь.
Вошли в кабинет.
За столом вместо ведьмы - полная, немного растерянная женщина в белом халате.
- Что у вас?
Я протянул ей наши карточки.
Она их бегло просмотрела. Закрыла. И задумчиво уставилась на дважды подчеркнутом красным - "тропики".
- Вы не знаете, если тропики, - спросила она у меня, - то нужна ли еще одна виза на справке?
Я пожал плечами. Улыбнулся пошире.
- Когда оформлялся на Кубу, то не требовалась. Это точно.
- Никак не могу запомнить, столько инструкций, столько правил, - пожаловалась она Алене с досадой. - Ладно, спрошу у главного.
Она выписала нам по справке, поставила свою подпись и вышла из кабинета.
Вернулась быстро.
- И правда, ничего не надо, - протянула она мне справки. - Поставьте печати в регистратуре. Не забудьте.
- Спасибо, доктор.
- Не за что.
- Ну вот, а ты, глупая, боялась, - сказал я Аленке на улице.
- Это еще неизвестно, кто больше боялся, и значит, кто глупее, рассмеялась она.
Глава пятая
Анкеты - пустоглазые, согнутые вдвое листы бумаги размером с амбарную книгу и ординарным вкладным линованным листом для автобиографии. Ответ должен строго соответствовать поставленному вопросу: был? - не был; состоял? - не состоял; привлекался? - не привлекался. Жизнь расчерчена сеткой граф и колонок, разделена, препарирована, исчезло своеобразие человеческой индивидуальности - но глаз опытного кадровика мгновенно выхватит подноготный смысл безобидной с виду информации.
Какова же наша с Аленой подноготная?
Пункт второй: не изменял. Звучит, как присяга, как клятва в верности, на самом деле, фамилии своей я не изменял. Как звено в цепочке, ношу прозвище своих предков - Истомины. Многочисленный некогда клан Истоминых выбил голод и репрессии тридцатых, выкосила война, от густого генеалогического дерева остались две веточки - одна затерялась в Прибалтике, в Москве - отец, я и сын от первого брака. Тоже Истомин. Последняя капелька. Хотя сам вопрос, изменял ли, заставляет оценить Истомина Валерия Сергеевича как личность, ответ же на него...
Надеюсь, что не изменял.
Когда мог, не изменял.
Прочитанная где-то древняя мудрость служила и служит для меня ответом на этот вопрос, она сложилась и даже зазвучала стихом:
Творец мой, сколько тебя просило,
Но разве поможешь всем,
кто утерял верную нить?
Господи, дай мне силы,
Чтобы смириться с тем,
Что я не могу изменить.
Сколько же страха и ужаса!
В бездне твоей - твой Эдем.
Как мне его отворить?
Господи, дай мне мужество,
Чтобы бороться с тем,
Что я могу изменить.
И дай мне, забудь про скудость,
Помня, что непростое слово - "Быть" или "не быть", Господи, дай мне мудрость, Чтобы одно от другого Жизнью своей отличить.
И Алена не изменяла. Тоже осталась Борисовой. Судьба ее фамилии, ее семьи схожа с моей. Общая судьба. Советская. Когда женились, Алена попросила меня, можно я останусь Борисовой? Почему же нет? Правда, из-за этого приходилось убеждать бдительных ревнителей нравственности, что мы - муж и жена, особенно в домах отдыха и санаториях.
Образование высшее. Даже два - Технологический и вечерний экономический, третьим можно считать институт марксизма-ленинизма. Плюс английский - получается подкованный на все четыре специалист высокого класса с окладом сто восемьдесят.
Национальность: конечно, русский. Почему конечно? Потому что естественно, как дыхание, как воздух и вода, как небо. Как земля, на которой родился и рос. Не понимаю, не принимаю, когда зло косятся друг на друга в обиде за свою великую или малую нацию. Представить себе ненависть инородца мне также тяжело, как психически здоровому человеку ощутить состояние страдающего комплексом неполноценности. Все мы - дети своих народов и дети одной цивилизации. Очень верно говорят англичане: "Дэ уорлд из смол", - мир мал. Не нужен этот вопрос в анкете. И в паспорте. Россия, Русь живет в сердце моем.
