— Попадешься им, прикуют к веслу, так и сдохнешь, аки пес на цепи…
Серик изумился:
— Как, у них невольники гребут?!
— Если бы вольные гребли, каждый поход золотым бы оказывался… — медленно выговорил Шарап.
У пристани стояло несколько русских лодий, выглядевших, будто кулики рядом с гусем, по сравнению с половецкой ладьей. Их бодро разгружали, тут же раскладывая тюки по телегам.
— Сурожане пришли… — проговорил Шарап. — Рано нынче. Обычно они к санному пути подгадывают… Ох, зреет что-то в полях половецких… — он тронул коня, направляя к воротам.
Стражник в воротах, углядев компанию, радостно заорал:
— Шарап, Звяга! Много добычи взяли?
— Нам хватит до будущей весны… — благодушно проворчал Шарап.
Воин не унимался. Оглядев Серика, спросил:
— А пацана для чего таскаете? С малых лет приучаете татьбой заниматься?
Серик проговорил назидательно:
— Мы татьбой не занимались, мы торговать ходили. Брату теперь мечи и кольчуги заказывают сплошь бояре, а деньги надобно в оборот пускать. Вот мы с братом и решили поторговать…
— А-а… Ну, торг — дело хорошее… — уважительно протянул страж, посторонившись.
Первым отстал Звяга, свернув к своему просторному двору. Терем у него был не хуже боярского. Впрочем, Серик тоже отнюдь не в лачуге жил. Терем еще дед строил; высокий, на каменной подклети, с окнами, в которые вместо слюды, отец Серика вставил дорогое заморское стекло.
Перед своими воротами, Шарап спросил Серика:
— На следующую весну пойдешь с нами?
— А чего ж не пойти? Пойду, конечно… Мою долю добычи сейчас тебе отдать? Ты ж говорил, что у тебя знакомец есть, который хорошо платит и не спрашивает, откуда добро взялось?
— Ну, давай сейчас… Завтра же и сбудем, если купчик никуда не уехал. Коня потом заберешь.
Серик кинул ему поводья заводного коня, и поехал рысью по улице, уже не стараясь скрыть нетерпения. А вот и родная усадьба. Не слезая с коня, он постучал в ворота рукоятью плети. Вскоре из-за ворот послышался грозный окрик братова подмастерья:
— Кого там черт принес?
Серик вспомнил, что и брат, и его подмастерья окрестились еще позапрошлой зимой, проговорил добродушно:
— С каких это пор, средь бела дня ворота запираете?
— Ба, Серик! — воротина подалась, заскрипели петли. Посторонившийся Огарок, держал в руке меч.
— Эй, Огарок! — весело вскричал Серик. — С каких это пор ты своих с мечом встречаешь?
— А с тех пор, как в городе князь Рюрик объявился. Болтался где-то со своей дружиной, а недавно приплыл на половецкой ладье. Его дружинники ходят, всех задирают. Уж сколько драк приключилось!..
Серик въехал во двор, соскочил с седла, и тут с высокого крыльца ссыпались сестры, погодки, с визгом окружили. Из кузни вышел брат, осуждающе покачал головой, подошел, не спеша, проговорил:
— Ну, хочешь мечом пропитание зарабатывать, шел бы в княжьи дружинники… Не дело это… Ох, не дело в поле половецкое за добычей лазить…
Развьючивая коня, Серик весело сказал:
— Князь Владимир Игоревич, было дело, пошел с отцом за добычей, а вернулся и без добычи, и без дружины, зато с женой половчанкой…
— Но ты ж не князь?.. — резонно возразил брат.
На высокое крыльцо величественно вышла мать. Стояла, молча смотрела на Серика. Наверное, вспоминала мужа своего непутевого, забубенную головушку. Серик в отца уродился; невысокий, коренастый, но силы неимоверной. А старший брат — видать в мать пошел; высокий, дородный, в движениях неторопливый, но, сколько он успевал переделывать дел в кузне за день!
Серик легко взбежал на крыльцо, поклонился матери. Она медленно обняла его, поцеловала, и, величественно повернувшись, ушла в терем. Серик прошел в просторные сени, закричал:
— Огарок, тащи вьюк!
Вслед за Огарком вбежали сестры, окружили Серика, с горящими глазами ожидая заморских чудес. Когда Серик распаковывал вьюк, вошел брат. Он так и не снял фартук из бычьей кожи, по привычке всех кузнецов, заложил руки за фартук, и молча смотрел на Серика, осуждающе покачивая головой. Распустив узлы веревки, Серик развернул грубую холстину, и размахнул одним движением разноцветные шелка, будто крылья жар-птицы взмахнули. Девчонки разом завизжали от восторга. Серик сказал:
— Это вам на приданое… С таким приданым — любой купец в жены возьмет…
Брат проворчал:
— Я и сам могу такое приданое купить… Да сестру кузнеца, любой купец без приданого возьмет, и благодарить будет…
— Ты столько и за год молотом не заработаешь, — возразил Серик. — Это ж сколько мечей и кольчуг наковать надобно, чтобы столько шелков купить?!
— Кольчуги плести — дело не хитрое, у меня их Огарок с Прибытком по две штуки в месяц делают. А вот после твоего отъезда ко мне германец приходил, меч заказал… Когда получил заказ, опробовал — тут же золота отсыпал столько, что целую телегу шелков можно купить…
Серик насторожился, вспомнив опасения Шарапа, спросил осторожно:
— А германец — витязь, что ли? Или, как они сами себя называют — не рыцарь, часом?
— Да нет, купцом назвался… Купцы германские и раньше мечи покупали, но только попроще, рядовые. А этот я ковал ведь на заказ, булатный, особой закалки.
Серик проговорил раздумчиво, наблюдая за сестрами, которые так и эдак примеривали на себя шелка:
— Что-то не то делается… Печенеги в полях половецких шастают, здесь с германцами братаются. Половцы мириться плавают, принцесс своих возят. У пристани ихняя ладья стоит…
— Да-авно стоит… Здоровенная… — вздохнул брат. — Раньше они на таких не плавали. На ней-то и приплыл князь Рюрик со своей дружиной. Где его нелегкая носила? И, главное, половцы не пикнув, позволили ему на ладью сесть, как на свою собственную, люди сказывают, даже платы не востребовали.
Серик выговорил медленно:
— Послушай, Батута, а подготовь-ка ты надежную захоронку на огороде. Чтоб в случае чего, не метаться — снести туда, что поценнее…
Брат рассмеялся:
— Эка, удумал… Сколько годов об Киев всякого рода враги зубы ломали…
Серик так и не привык называть брата его новым христианским именем, а тот и не замечал этого. Серик нагнулся, подобрал выпавший из тюка с шелками увесистый сверток, подкинул на ладони, проговорил:
— Оно, конечно… По отдельности мы и половцев бивали, и печенегов. Но слыхал я еще зимой на базаре, будто в печенежские земли германские рыцари пришли, крестоносцами прозываются. Поселились там, как у себя дома, на Царьград поплевывают, с печенегами братаются. Вот с такой силой — нам нипочем не справиться…
