Возможно, именно в эту минуту, в самолете, Эдвард Бонд оставил Землю, а Ганелон занял его место — двое близнецов, слишком испуганные и слишком беспомощные, чтобы хоть что-то понимать.
Нет, это было невозможно!
— Нет, не помню! — резко сказал я. — Этого не может быть. Я знаю, кто я. Я знаю все, что произошло с Эдвардом Бондом на протяжении всей его жизни. Ты не можешь доказать мне, что все это только иллюзия. Все слишком ясно, слишком отчетливо.
— Ганелон, Ганелон...
Эдейри подошла ко мне, и в голосе ее зазвучала укоризна.
— Подумай о восставших племенах, Ганелон. Попытайся вспомнить, почему они сделали с тобой это. Лесные жители — непослушные маленькие человечки в зеленом. Ненавистные человечки, которые угрожают нам, Ганелон! Это-то ты помнишь!
Может быть, это был определенного рода гипноз. Я подумал об этом позже. Но в этот момент в моем мозгу вспыхнула картина: я увидел одетую в зеленые одежды толпу, пробиравшуюся по лесу, и при их виде почувствовал неожиданную горячую злость. В этот момент я был Ганелоном, великим и могущественным лордом, ненавидящим этих людей, недостойных завязывать шнурки моих ботинок.
— Конечно, ты ненавидишь их, — прошептала Эдейри.
Она, наверное, заметила, как изменилось выражение моего лица. Когда она заговорила, я почувствовал, что сижу в непривычной для себя позе. Плечи мои были горделиво расправлены, грудь выпячена вперед, а губы извивались в презрительной усмешке. Так что, возможно, она и не прочитала моих мыслей. То, что я думал, можно было видеть по моему лицу и осанке.
— И конечно же, ты наказывал их, где мог и когда мог, — продолжала она. — Это было твоим правом и обязанностью. Но они обманули тебя, они оказались хитрее. Они нашли дверь, которая поворачивается на временных осях, и вышвырнули тебя в другой мир. По другую сторону этой двери был Эдвард Бонд, который не питал к ним ненависти. Поэтому они и открыли ему дверь.
Эдейри слегка повысила голос, и я уловил в нем насмешку.
— Фальшивые воспоминания, фальшивые воспоминания, Ганелон.
Вместе с личностью Эдварда Бонда ты приобрел и его прошлое, но он пришел в наш мир таким, каким был, ничего не зная о Ганелоне. Он причинил нам немало беспокойства, друг мой, доставил много хлопот. Сначала мы не поняли, что случилось. Казалось, что Ганелон просто исчез из нашего Совета, а новый Ганелон появился среди повстанцев, организуя их на борьбу против собственного народа.
Она мягко засмеялась.
— Нам пришлось поднять Гаста Райми из его сна, чтобы он руководил нами. Но, в конце концов, изучив метод поворота осей времени, мы попали на Землю, искали тебя и нашли. А теперь перенесли тебя сюда. Это твой мир, лорд Ганелон!
Примешь ли ты его?
Я помотал головой, как во сне.
— Все это нереально. Я остаюсь Эдвардом Бондом.
— Мы можем вернуть тебе настоящую память, и мы это сделаем. На какое-то мгновение истинные воспоминания уже появились на поверхности твоего мозга. Но на все это нужно время. А пока — ты один из Совета, возможно, самый могущественный из всех нас. Вместе с Матолчем вы были...
— Подожди минутку, — прервал ее я. — Я все еще не совсем понимаю. Матолч? Это тот самый волк, которого я видел?
— Да.
— Ты говоришь о нем так, будто он — человек.
— Но он и есть человек — время от времени. Он — ликантроп. Может менять образ по желанию.
— Оборотень? Это невозможно! Это — миф. Какие-то странные суеверия.
— С чего начался миф? — спросила Эдейри. — Давным-давно много Врат были открыты между Темным Миром и Землей. На Земле воспоминания об этих днях сохранились, как суеверия — но корни их уходят в действительность.
— Это суеверия, и ничего больше! — убежденно сказал я. — Вы утверждаете, что существуют оборотни, вампиры и всякие прочие выдумки?!
— Гаст Райми может рассказать тебе о них больше, чем я. Но мы не должны будить его ради такого пустяка. Может быть, я... Ну что ж, слушай. Тело состоит из клеток. Клетки могут приспосабливаться в определенных пределах. Если приспособляемость увеличить в еще большей степени, тогда процесс метаболизма ускоряется настолько, что возможно появление оборотней.
Нежный детский голосок говорил и говорил из-под накинутого капюшона. Я начинал немного понимать. На Земле, когда я проходил в колледже биологию, то видел под микроскопом взбесившиеся клетки, клетки-мутанты и тому подобное. И среди людей было много случаев, когда они зарастали, как волки, шерстью по всему телу.
А если клетки могли приспособиться быстро? Странные вещи могли происходить...
Но кости? Специальная костная ткань, так непохожая на клетки мягких тканей человека. Физиологическая структура, которая могла бы изменяться таким образом, чтобы человек превращался в волка? Она должна быть уникальной!
— Частично это, конечно, иллюзия, — сказала Эдейри. — Матолч обладает вовсе не такой звериной фигурой, как это кажется. И, тем не менее, он может изменять свой облик, и часто это делает.
— Но как? — спросил я. — Откуда у него такая сила?
Впервые за весь наш разговор Эдейри заколебалась.
— Он... мутант. Среди нас в Темном Мире много мутантов. Некоторые из них заседают в Совете, остальные — нет.
— Ты — тоже мутант? — спросил я.
— Да.
— И тоже... можешь менять свой облик?
— Нет, — ответила Эдейри, и, казалось, тонкое тело под плащом задрожало. — Нет, я не могу менять свою форму, лорд Ганелон. Ты не помнишь, что... что я могу?
— Нет.
— И, тем не менее, я обладаю силой, которая может тебе пригодиться, когда повстанцы вновь нападут на нас, — медленно произнесла она. — Да, среди нас много мутаций, и, возможно, именно поэтому произошло наше отделение от Земли много веков назад. На Земле нет мутантов — по крайней мере, такого типа, как у нас. Матолч — не единственный.
— А я — мутант? — очень мягко спросил я.
Она покачала головой в капюшоне.
— Нет. Потому что ни один мутант не может иметь в своей крови печати Ллура. Поэтому ты и был посвящен. Один из Совета должен иметь ключ к Кэр Ллуру.
Холодное дыхание страха вновь на мгновение коснулось меня. Нет, не страха.
Ужаса, смертельного, перехватывающего дыхание, кошмарного ужаса, который всегда охватывал меня при упоминании имени Ллура.
Я заставил себя спросить ее:
— Кто такой Ллур?
Наступило долгое молчание.
— Кто говорит о Ллуре? — раздался позади меня глубокий голос. — Лучше не подымать эту завесу, Эдейри!
— И, тем не менее, это может оказаться необходимым, — ответила она.
Я повернулся, и на фоне портьеры увидел стройную фигуру человека, одетого, как и я, в тунику и брюки. Его рыжая борода резко выпирала вперед. Улыбка — оскал полных губ — о чем-то напоминала. В каждом движении его гибкого тела чувствовалась кошачья грация.
