Вчера хоть бомбу проноси, а сегодня... И так чуть не проспал, в последнюю минуту успел! Его Тренажер ждет, его работа ждет, парни ждут, а тут!.. Он сейчас непосредственно Кириллову позвонит, он ему скажет!
Мареев, суча ногами от ярости и нетерпения, слушал длинные гудки. Где они все?! А, отозвались! Люська, секретарь.
- Люсь! Ну-ка, дай Кириллова!
- А кто это? - непробиваемый тон охранницы начальника. Люська есть Люська.
- Я это, я! Мареев!
- С-сейчас... - голос у Люськи стал перепуганным. Странно перепуганным.
- Слушаю. Кириллов... - и этот какой-то контуженный!
- Матвей! - распаленно задышал Мареев. - Ты начальник кабэ или кто?! Тут меня этот кретин не пропускает!
- Ку-куда?
Что же такое с железным Матвеем? Чем его с утра пришибли?
- В корпус, в корпус! Куда же еще?
- Да? Э-э... почему? - судя по голосу, его не интересовал ответ. Просто говорил, чтобы что-то сказать.
- А я знаю?! На часы посмотри - я вовремя! Пропуск в порядке! А он отнял и "вертушку" закрыл! И по 34-03 еще звонит! Какую-то обманную внешность приплел!.. Ну?!
Сейчас Матвей проснется-отряхнется и заревет возмущенной белугой. Наверно, с утра пораньше взгрели из головного института. Тем более полезно эмоцию перебить.
- Ну?!
- У них такая служба... Наверное, какие-то причины... Позвонил, говоришь? По 34-03?.. Ничего не поделаешь. Что-нибудь надо придумать. Попозже. Завтра... Или послезавтра...
Околесица! И это Матвей?!
- Ты что?! Свихнулся? Тренажер ждет! - явно с Кирилловым что-то стряслось. - Что с тобой стряслось?!
- С-со мной? Со мной к-как раз ничего. Извини, тут дела.
- Погоди, - взбесился Мареев. - Погоди, я сейчас к тебе подойду!
- Не-ет! - вдруг заверещала трубка совершенно непотребной панической нотой.
Мареев сильным вихрем пронесся по коридорной кишке от проходной инженерного в административный корпус. Вечные курящие безработники жались к стенкам: па-аберегись!
Люська разбирала почту. Груда конвертов, пакетов - очень важно. Головы не подняла, а наоборот еще ниже склонилась над столом. Путь в кабинет она перекрывала, как только она и умела. А умела. Граница на замке! Только непреклонности не было в Люське, ее всегдашней непреклонности: через мой труп! А была в ней обреченность. Как если бы напирали превосходящие силы, и надежды удержаться никакой, но надо до последнего, а там - пусть через труп, у которого, главное, совесть осталась чиста. Пугающие Люськины серьги, свисающие до ключиц розовыми гроздями, мелко дрожали.
Мареева, что ли, здесь опасаются?! Мареев, что ли, превосходящие силы?! Свихнулись, точно! Это же он, Мареев! Он и Кириллову на дню минимум трижды звонит и минимум однажды заявляется приватно поскандальничать. Люська!
- А его нет! - Люська с усилием подняла голову, будто в каждой серьге у нее по пуду. И, держа вес, натужно выдавила: - Он уехал. Срочно. Ему в головном по наряду получать аппаратуру. И ревизировать.
На рогатой вешалке висели замшевый Люськин пыльник и понурый плащ-ветеран Кириллова. Чтоб Марееву не был знаком этот плащ! Еще со студенческой скамьи.
- Вот же его плащ!
- А он на машине. За ним приехали.
- Я две минуты назад звонил!
- А он минуту назад уехал. За ним приехали, и он уехал. Он же вам сказал, что - дела...
Вам? Кому - вам! Ему, Марееву? С каких-таких пор Люська с ним на вы?
Она делала вид, что целиком и полностью поглощена вскрытием корреспонденции. Ножницы, хрустя, лязгая, чавкая, расстригали широкоформатные конверты в один мах. Большие ножницы, впору газон ими ровнять. Два конца, два кольца. Оба кольца были схвачены судорожно-белыми пальцами, а концы - опасные, пронзительные - упреждали возможный рывок Мареева к двери кабинета. Целили в живот, в грудь, в лицо. Ничего себе!
Пусть! Мареев сел и раскрыл чтиво.
"Мертвые не потеют". Он дождется, пока этот балаган кончится. Должен ведь этот балаган кончиться! И он будет тут сидеть, пока... Все равно некуда деваться.
Читать не получилось. Атмосфера сгущалась. Как в транспорте: сидя и уткнувшись в книгу, ощущаешь присутствие и уже не читаешь, а ждешь, когда же взрыв: "Расселись тут, молодежь! А их так воспитали!" Вот и Мареев не мог сосредоточиться на тексте, ждал. И взорвалось:
- Что вы тут сидите! - Люська была на грани истерики, выкрикнулась умоляюще-умиротворяюще. - Матвей Сергеевич все равно сегодня не примет! У него дела, понимаете?! Де-ла! Он же предупредил! Он с утра как белка в колесе! Его нет! И не будет! Он устал! Взмок! Пот градом катит!
Может, у Люськи обычный женский бзик? Беспричинная раздражительность и вообще...
- Мертвые не потеют! - погасил Мареев и скорчил зверскую гримасу. Благо, книжка вот она.
- Ой-ей!
Вот это пошутил! Люська выскочила из-за стола и спиной прижалась к дермантиновой двери квадратно-гнездовой обивки. Ножницы растопырились рачьей клешней.
А за дверью, там внутри, в кабинете... некий шорох.
"Его нет! И не будет!" Не похоже. А на что это вообще похоже! Дурдом! Марееву работать надо, а тут...
- Так, - сказал Мареев. - У меня впечатление, что мне морочат голову. - Он достал пачку и стал намеренно-нервно выбивать оттуда сигарету.
Болгарские канули в один день по всему городу, а у него еще блок. Потому что не курит толком, а так, под настроение. Как раз и настроение. Сейчас вечный стрелок Люська загорится при виде "Родоп", и они мирно, как бывало...
- Здесь не курят!
Люська ли это вообще?! Ведет себя неадекватно. Говорит... говорит тоже неадекватно. И по сути, и по тону, и по... выговору. Вот именно. С самого начала. Будто... Будто... А, вот! Станции метро так объявляли в Олимпиаду. По-русски, но не по-русски. Секретарь Кириллова - Люська. Для Кириллова не просто секретарь. Уж Мареев-то знает. Она же два раза в месяц - кассир.
"Ты не кассир! Кассира убили, а сами сели!" Ножницами расчленили, зажарили в бельевом тазу и съели. А сами сели, да!.. Бредятина!
- Ладно, - с достоинством смирился Мареев. - Я его в коридоре подожду.
Вышел, прижег, затянулся. Дрова и дрова. А еще "Родопы"!
Что? Там, у Люськи, где "его нет! и не будет!" невнятный пробормот. Кто-то с кем-то. Не сама же с собой! Вслушался. Люська:
"...застукала его за сеансом связи..."
Мареев раздавил "дрова и дрова", предупреждающе кашлянул (я предупредил, а вы как хотите!) и резко дернул ручку.
Люська рухнула обратно в кресло. Квадратно-гнездовой вход в кабинет Кириллова был закрыт. Но только что. Голову на отсечение - только что! Взрезанная корреспонденция порхнула со стола вверх и в стороны, как поднятая свистом голубятня. Свиста не было, а вот волна воздуха была. От двери. Но не входной, а дермантиново-кабинетной. И ее не только захлопнули миг назад, но еще навалились всем телом с той стороны - не пуская, если будут ломиться. Очень ясное впечатление возникло.
