А тут как раз и автобус мой подкатил. Я облюбовал себе местечко у окна и с комфортом расположился. Ехать мне ровно двадцать две минуты (я засекал), так что, думаю, успею соснуть с четверть часа. И я соснул.
Но не успел я продремать и пяти минут, как был разбужен неприятным шелестом у самого моего уха. Я разлепил веки. Шелестела газета. Рядом со мной сидел какой-то бородавчатый тип и трясущимися руками разворачивал свеженький «МК». А, чтоб тебя! Сна больше не было ни в одном глазу. И приспичило ж ему читать в переполненном автобусе!
Бородавчатый меж тем развернул газету во всю ширь, для чего ему пришлось развести руки в разные стороны, и уткнулся своим сизым шнобелем в рубрику «Срочно в номер!». Правая его пятерня как раз зависла перед моим левым глазом.
— Лапу убери, — рыкнул я.
— А? — он выпялился на меня, словно баран на новые ворота, но тут до него наконец доперло, что к чему, и он быстро убрал пятерню с глаз моих долой. — Простите великодушно, если я вам помешал.
Я на него не смотрел, но чувствовал, как он нагло пялится на мою персону. Все это начинало действовать мне на нервы.
Бородавчатый не отставал. Придвинувшись ко мне вплотную, он поинтересовался:
— Не скучно вам сидеть вот так, без газеты? А хотите, я вам свою дам почитать, на время? Берите, мне не жалко.
От него воняло перегаром и нечищенными зубами. Впрочем, от меня, думаю, тоже несло не амброзией.
— У меня своя есть, — буркнул я. — И не хуже вашей.
— Верю, — тут же согласился он, — верю, друг, верю.
Да ни хрена ты мне не веришь, подумал я. А вот я сейчас тебе шнобель-то твой утру.
Я сунул руку в сумку и нащупал там две газеты, вынутые мною сегодня из почтового ящика. Наобум достал одну из них. «МК», второе января, то есть сегодняшняя. Значит там, в сумке, осталась вчерашняя.
— Да вы прямо фокусник! — радостно пустил слюну бородавчатый. — Смотрите, и у меня «Комсомолец», и тоже за второе число.
Я скосил глаз на его вонючую газету и убедился, что он не врет. Потом пролистал свой номер, но ничего интересного для себя не обнаружил. И чтоб уж совсем утереть ему его сопливый шнобель, я вынул из сумки вторую газету и начал методично ее просматривать. А краем глаза продолжал наблюдать за ним.
Морда его покрылась серыми пятнами. Он громко, с присвистом засопел. Шары его полезли на лоб, в буквальном смысле, ей-Богу, не вру. Он силился что-то сказать, но не мог. Ага, проняло-таки тебя, прыщавый! Съел кукиш с маслом!
Бородавчатый вел себя все более и более странно. Тыкал грязным пальцем в мою газету и продолжал отчаянно сопеть.
— Э-э… а… какое у нас сегодня января? — выдавил он наконец.
Я повернулся к нему и хотел было выдать по первое число, но осекся. Его всего колотило. Батюшки, да его сейчас кондратий хватит! Вон как зенки вылупил.
— Число… какое сегодня число… — лепетал он, словно полоумный, и вдруг заклацал желтыми, проникотининными зубами.
— Ну, второе, — пробурчал я, отодвигаясь от него подальше. — Ты чего, мужик, анаши обкурился?
— У-у-у! — завыл он вдруг по-волчьи и снова ткнул пальцем в мою газету.
Чокнутый какой-то, как пить дать. Из психушки, видать, сбежал, или еще откуда.
Я перевел взгляд на то место, куда он тыкал своим дурацким пальцем, и… чуть было не проглотил собственный язык.
Газета была за третье января!
Бородавчатый вдруг дико заржал и на весь автобус заявил, что сегодня тридцать третье декабря 2048 года. Потом все тем же грязным пальцем ткнул стоявшую перед ним толстую тетку в ее обширный живот, на что тетка сделалась багровой, как свекла, и пронзительно завизжала. «Зарезали!» — завопил кто-то истошно. В автобусе началась кутерьма. На следующей остановке бородавчатого выволокли под локотки на свежий воздух и воткнули в сугроб, малость остудиться. Бедолага отчаянно отбрыкивался и затих лишь тогда, когда мордой ткнулся в грязный снег. Там я его и оставил. Вряд ли он сбежал из психушки, решил я, но в том, что он туда сегодня попадет, сомнений у меня не было. Как и в том, что туда же попаду и я.
Вся эпопея с бородавчатым типом прошла для меня как бы в тумане. Я продолжал пялиться на газету, пребывая в состоянии полнейшей прострации. Теперь я знал, как съезжают с катушек. «МК», третье января, среда. Все верно, черным по белому, от и до. Никаких сомнений, газета настоящая. Я даже понюхал ее: пахнет свежей типографской краской.
Я точно знал, что сегодня вторник. Я не мог ошибиться. Поднатужившись, я восстановил в памяти события минувших суток — и не нашел ни единой зацепки. События четко чередовались одно за другим. Все верно, сегодня второе января, готов заявить это под присягой. Не тридцать третье декабря, и не сорок шестое мартобря, а именно второе января. Так что в психушку сегодня я, пожалуй, не попаду, рановато еще.
Все дело в газете.
Газета была завтрашней .
И вот тут-то меня осенило. Ну и подарочек уготовил мне Дед Мороз, леший его забодай! Все это его проделки, не иначе, его дедморозовские штучки. И ведь предупреждал он меня, что подписка-то необычная, а я все ушами хлопал да сомненьями себя изводил. Не обманул, выходит, Санта-Клаус из Занзибара.
Газета была завтрашней, это точно, но пришла она сегодня. А та, за второе января? Ясное дело, та появилась вчера. Все как по маслу, все тютелька в тютельку.
А завтра я получу послезавтрашний номер, и так будет продолжаться изо дня в день, аж до конца марта. Чудеса да и только. Ну как тут крыше не поехать?
Сердце у меня екнуло, в желудке забулькало. Я представил себе…
— Конечная! — объявил водитель. — Дальше не поеду.
Вот дьявол! Я и не заметил, как проскочил лишние три остановки. Теперь придется возвращаться назад.
До работы я добрался без приключений. В цеху стоял гомон и звон посуды. Дружки мои, все до единого, проходили курс послепраздничных лечебных процедур. Лечились всем подряд: кто «Жигулевским», кто «Столичной», кто «Смирновской», а один гурман-извращенец прямо из горла лакал «Амаретто». Тех же, кто уже прошел начальный курс лечения, складировали в каптерке, где они долечивались крепким оздоровительным сном. Здоровье прежде всего, гласил наш неписаный закон. И мы этот закон уважали и блюли.
— А вот и Васек приволокся! С прошедшим тебя, Василь Петрович, — приветствовал меня Колян, наш бригадир.
Я настороженно огляделся. Никто не хихикал, никто зубы не скалил, никто пальцем в меня не тыкал. Выходит, не было никакого розыгрыша. Я вздохнул свободнее.
— Стакан примешь? — спросил Колян.
— Приму. Мог бы и не спрашивать.
— О'кей. Две штуки гони.
— Да отдам я, ты ж меня знаешь. Сначала налей.
