Как трудно было приступить к рассказу! Вдруг брат не поймет? Или поймет превратно?
Но все-таки Чингиз отмел ненужные сомненья и тогда единым духом поведал о своей жизни - в сущности, невероятной и вместе с тем сумевшей уложиться в шесть коротких месяцев...
Он рассказал.
И о себе, и о племени Снежных людей, и о Реве, конечно, и о том, что ждет ребенка. И еще о том, что всем им сейчас нужна помощь.
Оттого и явился сюда, чтоб поговорить с кровным братом с глазу на глаз. С самым меньшим братом, который, кажется, все может взвесить и понять тем чутким пониманьем, какого так сейчас недостает!..
Чингиз закончил.
Несколько секунд они, не шевелясь, не проронив ни звука, сидели друг напротив друга.
Потом брат поднялся и, подобрав ружье, решительно шагнул из-под навеса.
- Ты куда?
- В дом, к брату. Надо разбудить. Он должен знать.
И длинными шагами двинулся наискосок двора.
- Ружье зачем? - обеспокоенно спросил Чингиз.
- Надо, - коротко, не оборачиваясь, ответил брат и скрылся в доме.
О чем они там толковали, за закрытой дверью, в темноте, для Чингиза навсегда осталось тайной.
Но только через четверть часа, а может, и того меньше, на лунном пятачке у входа в дом возникли сразу двое - оба брата.
О том, что было дальше, у Чингиза сохранилось впечатление, как будто время кто-то прокрутил назад и в надлежащей точке снова дал толчок вперед, так что события, словно бы запечатленные непостижимо в жестах и деталях, повторились самым противоестественно-нормальным образом...
Последовали радостные восклицания, объятия, скупые слезы, соответствующие обстановке, все прежние вопросы и ответы, недоуменные предположения, и вдруг все это прервалось.
Чингиз, наконец, заметил...
И тотчас на него навалился страх, какой охватывает вконец загнанного зверя...
Средний брат _тоже_ сжимал в руке ружье.
А он-то был стрелок прекрасный и безжалостный - Чингиз запомнил это с детства, когда они самовольно уходили в горы поохотиться, на что ни попадя...
- Почему? - только и смог спросить Чингиз, с ужасом и одновременно с мучительной обреченностью глядя на холодно блестящие стволы.
- Надо, - как и прежде младший брат, ответил средний.
- Но... - Чингиз попытался сделать шаг, чтоб, может быть, потом, не медля, перемахнуть через ограду и помчаться - вверх, по склону, туда, где спала Рева, где затаилось племя, дикое, чужое, непонятное, но - _спасшее_ его!
Однако он не шевельнулся - странная сила будто вдруг парализовала тело.
Как же дальше? Как?
Чингиз зажмурился.
Ведь он не сомневался... Только все никак не мог понять - за что?
Но было тихо.
Он открыл глаза и понял, что ошибся.
Его братья, кровные, родные, по-прежнему любили, уважали, как должны младшие уважать старшего, у них и в мыслях не было хоть пальцем его тронуть...
Помилуйте, ему, Чингизу, мстить? За что ж его карать? Он невиновен - лишь попал в беду, и его надо вызволять. Любыми силами, любым путем.
- Откуда ты пришел? - хрипло спросил средний брат. - И точно место укажи.
- А лучше всего - проводи, - добавил младший. - Мало им нашего скота, мало того, что все боятся по ночам...
- Они несчастны, - тихо сказал Чингиз. - У них нет ничего, что есть у нас.
- А кто им мешает? - огрызнулся средний брат. - Работай, думай и получишь все. Да, все!
- Они дикие, - еще тише произнес Чингиз. - Они даже не умеют сеять. Они не знают, как содержать скот. Я научил их: сделал им загон. Кроме того...
Он опустил голову.
- Ну, договаривай!
- Там женщина, и я ее люблю. Она должна родить.
- Женщина! - криво усмехнулся средний брак. - Жена!.. Не человек - дикарка, полузверь!
- Ты бы уж тогда выбрал в стаде подходящую овечку... - поддержал его младший.
Он чувствовал, что правота - _их_ правота - сейчас сильней любого довода рассудка, и потому смел потешаться и глумиться с высоты своей оцивилизованности, не ведая, что это - вовсе не вершина, а только склон, где каждому покуда отведен свой уровень, который виден лишь со стороны. И то - не всякий зрячий может различить... Пусть даже пожелает всей душой стать зорким, как никто на свете...
- Что ты сказал? - сжав кулаки, спросил Чингиз. - Еще хоть слово...
Но младший и сам понял, что перегнул палку. Шутка вышла неудачной.
Он с досадой отвернулся.
Первым сделал шаг к примирению средний брат.
- Тебе нечего бояться, - сказал он, дружески-беззаботно похлопав Чингиза по плечу.
- Я не боюсь, - угрюмо отозвался тот. - Но мне не нравится ваш тон и все, что вы затеяли... Недостойно, глупо... Вот уж не думал, что мои родные братья, к которым я пришел за помощью...
- Ты ничего не понял! Этому стаду требуется помощь, так? Что ж, мы готовы, мы пойдем! Сам посуди, смешно будить селение и поднимать всех на ноги. Главное, начать переговоры, если ты все верно передал. Но, милый брат, на всякий случай... Ты можешь поручиться, что на нас не нападут?
- Нет, - честно признал Чингиз. - Меня никто не тронет. Но как они расценят _ваш_ приход...
- То-то и оно! Забудь обидные слова. Ведь все мы люди... Ну, погорячились! Право же, заботясь о тебе... Теперь все ясно... В конце концов пусть будет так! Пусть ты нашел себе жену... на стороне - это мы уладим. Места много. Поможем тебе поставить новый дом, в хозяйстве подсобим... Живите с миром. Ты не обижайся.
- Постараюсь, - сухо произнес Чингиз.
Он верил и не верил.
И эта двойственность его смущала, как бы замыкала силой в его собственное "Я", где нехороших мыслей, подозрений, ощущений хватило бы на пятерых, - нет, вздор, все надо выбросить из головы.
Родные братья... Неужели они могут поступать окольно, подло?
По отношению к _нему_ они чисты - он это видел, но в тот же миг он вдруг невероятно ясно осознал, что есть не только он и есть не только мир вокруг него, враждебный, дружелюбный, безразличный, но основное: все взаимосвязано, и нет в природе четкой грани, которая способна отделить "Я" - раз рожденное, простое - от "Я", живущего на стыке множества миров и связей, и времен.
Пока стоишь на склоне, настоящей крутизны не знаешь.
Но разве им все это объяснишь?
Они ведь не были там, в пещере, не сидели у тлеющего очага и не смотрели на звезды, скалы и снега глазами, в которых отражаются начало и одновременно - бесконечность восхождения, они не ведают той радости, когда вдруг подберешь обломок камня, простой обломок, и, вместо того, чтоб выбросить, наоборот, как редкостную драгоценность принесешь с собой, поскольку этим камнем _можно_ на стене пещеры рисовать, увековечивать _Вселенную_, где ты и бог, где ты и смерть свою со временем найдешь!..
- Хорошо, - сказал Чингиз, - покуда на небе луна, пойдемте. Путь неблизкий.
