Потом его успокоившийся взгляд остановился на Бэнноке и Туллери, отирающихся на самом краю этой растерянной толпы агнцев. Сзади каждого стояло по громадной картине, на фоне которых мужчины выглядели просто карликами.
Бэннок носил картину домой только затем, чтобы убедиться, что она не пройдет ни в дверь, ни в одно из окон.
Туллери все-таки протащил картину в дверь, но его жена заметила, что они выставляют себя на посмешище всей деревни, вешая на стену Рубенса за полмиллиона фунтов, в то время как у них нет даже плохонькой коровенки.
Таковы были итоги и основные события этой длинной ночи. У каждого мужчины была в запасе страшная, ужасная история, и все эти истории похожи друг на друга. Кровь стыла в жилах от их рассказов. И наконец они рассказали все. И как только последний из них поведал о своих злоключениях, на всех этих бравых членов местной, отважно сражающейся мятежной группы повалил снег.
Старик промолчал. Да и что можно было сказать, когда все было совершенно ясно. Все было естественно, как их слабое дыхание, шелестящее, словно ветер. Потом он тихо открыл парадную дверь и у него хватило деликатности не кивнуть, не указать.
Медленно, не проронив ни слова, они стали заносить картины в дом, проходя мимо него, как мимо знакомого учителя в старой школе, потом они задвигались быстрее. Так течет вернувшаяся в свое русло река. Ковчег, опустошенный до всемирного потопа, а не после него. Мимо проходили звери и ангелы, пылающие, курящиеся благовонным дымом обнаженные тела, благородные божества парили на крыльях и били копытами. Старческие глаза сопровождали их, голос называл каждого по имени - Ренуар, Ван-Дейк, Лотрек - пока не подошел Келли. Когда он проходил, то почувствовал, как его коснулись старческие руки.
Удивленный Келли поднял глаза. И увидел, как старик уставился на небольшую картину у него под мышкой.
- Это мой портрет, выполненный моей женой?
- Он самый, - ответил Келли.
Старик смотрел на Келли, потом на портрет и устремил свой взгляд в снежную ночь.
Келли нежно улыбнулся.
Он тихо скользнул мимо, подобно татю в ночи, и растворился в первозданной глубине. Спустя мгновение все услышали, как он, смеясь, бежит обратно налегке.
Старик один раз пожал ему руку дрожащей старческой рукой и закрыл дверь.
Затем он отвернулся, как будто этот случай потерялся в его зыбком, впадающем в детство разуме, и заковылял через зал. Шарф мягко и устало окутывал его худые плечи. И люди последовали на ним. Потом у каждого в сильной руке оказалось по бокалу вина. Они увидели, что лорд Килготтен смотрел на картину, висящую над камином, как будто пытаясь вспомнить, что там висело все последние годы - "Казнь за отцеубийство в Древнем Риме" или "Падение Трои". Затем он заметил их взгляды и, развернувшись к окружавшей его армии, спросил:
- Ну, за что мы теперь выпьем?
Мужчины зашаркали ногами.
Затем Флэннери воскликнул:
- Конечно, за его светлость!
- За его светлость! - прокричали все и выпили и начали крякать и кашлять. А в глазах старика появился какой-то странный блеск. Он совсем не пил, пока они не угомонились.
После этого он сказал: "За нашу Ирландию!" - и выпил. И в ответ на это все произнесли "О Боже" и "Аминь". А старик взглянул на картину над очагом и вежливо заметил:
- Мне не хотелось бы об этом говорить, но та картина...
- Что, сэр?
- Мне кажется, что она висит немного не по центру, слегка наклонившись, извиняющимся тоном произнес старик. Не могли бы вы...
- Конечно, могли бы. А ну, ребята! - воскликнул Кэйси. И четырнадцать человек бросились вешать картину прямо.
