Джил не знала, что ответить. После рассказа Кэт Фостер она почувствовала себя еще более виноватой.
– Мне очень жаль, – проговорила она.
– Что толку жалеть. Пришлось смириться. Будьте благодарны, что вы молоды и у вас вся жизнь впереди. А вот мне так иногда кажется, умри я завтра – Джиму будет наплевать.
К полному смятению Кэт, Джил вдруг разрыдалась.
– Что с вами такое? – спросила Кэт.
Джил покачала головой – говорить она не могла. Не рассказывать же Кэт о своей вине и раскаянии, которое вдруг охватило ее.
– Пожалуйста, простите меня. Дело в том, что я неважно себя чувствую. Я очень устала, мне как-то не по себе.
– У вас дела?
– Нет… нет… Просто иногда я спрашиваю себя – любит ли меня Боб, подходим ли мы друг другу? У нас все как-то не ладится.
«Что я говорю! Можно подумать, Кэт Фостер это волнует».
– Возможно, вы слишком рано вышли замуж, – заметила Кэт. – Я тоже. Все выходят замуж слишком рано. Порой мне кажется, что одиноким женщинам живется куда лучше.
А что проку об этом говорить? Вот уже больше двадцати лет как она замужем. За эти годы Джим доставил ей немало тревог и беспокойства, но она и в мыслях не допускала, что может расстаться с ним. Она любит его, да и ему без нее не обойтись. Если он заболеет, то прежде всего придет к ней.
– Надеюсь, с ним ничего не случилось, – вдруг сказала она.
Джил высморкалась и подняла глаза на Кэт. Кого она имеет в виду – Боба или Джима?
– Вы о ком?
– Джим не выносит толпу. Всегда не выносил. Поэтому, когда я увидела, что улица запружена паломниками, я и хотела, чтобы он пошел со мной к мечети. Я знала, что там меньше всего народа. Но он помчался с вами совсем в другую сторону. В толпе Джима охватывает паника. У него клаустрофобия.
– Я не знала. Он мне не говорил.
Может быть, и Боба в толпе охватывает паника? Может быть, Боб – ну и Джим тоже – в это самое время пытается пробиться сквозь толпу и уйти подальше от зазывных криков торговцев, от паломников, распевающих свои молитвы.
Джил оглядела притихший сад, беспорядочно посаженные кусты, пустой, наводящий тоску склеп. Кругом ни души, даже служитель скрылся.
– Здесь оставаться бесполезно, – сказала она.
– Знаю, – ответила Кэт. – Но что нам делать? Куда идти?
Одна мысль о том, чтобы вновь ввергнуться в пучину этого ненавистного города, приводила в ужас. Но выхода не было. Итак, все вперед и вперед, пристально вглядываясь в лица прохожих в тщетной надежде увидеть своих мужей, неизменно встречая равнодушные взгляды тех, кто не знает об их тревогах, кого не заботят их волнения и страхи.
Мисс Дин дождалась, когда поток посетителей, направлявшихся в церковь Святой Анны и к купальне Вифезда, иссяк, и медленно пошла к спуску. Необыкновенная, просто замечательная идея пришла ей в голову. То, что она случайно услышала накануне вечером, жестоко оскорбило ее. Бельмо на глазу! Джил Смит сообщила мистеру Фостеру, что в разговоре с ее матерью Пастырь назвал ее, Мэри Дин, бельмом на глазу!.. И еще сказал, что все эти годы она преследует его. Разумеется, это самая настоящая ложь, милый Пастырь не мог сказать ничего подобного. Однако, раз кто-то выдумал столь чудовищную нелепость, не исключено, что разговоры ходят по всему Литтл-Блетфорду. Эта мысль привела мисс Дин в такое отчаяние, что она почти всю ночь не спала. И надо же услышать такое не где-нибудь, а именно в Гефсиманском саду!
Затем милый малыш Робин – кажется, он единственный из всей группы читал Евангелие – сообщил ей, что она стоит в нескольких шагах от купальни Вифезда, куда при нем приносили маленькую девочку, чтобы исцелить ее от какой-то болезни. Сама мисс Дин не страдала никакими болезнями. Она абсолютно здорова. Но если бы ей удалось набрать во флакон из-под одеколона воды из купальни, привезти в Литтл-Блетфорд и дать Пастырю, чтобы тот вылил ее в чашу для святой воды, что стоит при входе в церковь, то он бы не устоял перед таким проявлением внимания и благочестия. Мисс Дин представила себе, каким будет выражение лица викария в ту минуту, когда она протянет ему свой флакон… «Дорогой Пастырь, я привезла вам воду из купальни Вифезда». – «Ах, мисс Дин, как это трогательно, как замечательно…»
Но вот беда – наверное, власти не разрешают брать воду из купальни. Неизвестно, что это за власти, но человек, который стоит у ограды, без сомнения, является их представителем. Но ради столь благого, нет – святого дела она непременно дождется, когда он отойдет, спустится к купальне и наберет воды. Возможно, это обман, но обман во имя Божие.
Мисс Дин терпеливо ждала, и вот – должно быть, сам Бог на ее стороне – служитель отошел к группе туристов. Они, очевидно, спрашивали его о раскопках. Только не упустить случай!
Мисс Дин с опаской подошла к лестнице, осторожно взялась за перила и стала спускаться. Пожалуй, Робин прав: действительно похоже на сточную канаву. Но воды здесь много, и она заполняет что-то вроде глубокой впадины. А раз мистер Бэбкок говорит, что в этом городе все находится под землей, значит место несомненно подлинное. Поистине, мисс Дин испытывала прилив вдохновения. Вокруг было пусто. Она одна спускалась к купальне. Мисс Дин ступила на плиту у основания лестницы и, убедившись, что за ней никто не наблюдает, подстелила носовой платок, встала на него коленями и вылила содержимое флакона на каменные плиты. Конечно, это расточительство, но в какой-то степени и жертвоприношение. Мисс Дин наклонилась и набрала воды, затем поднялась с колен и стала завинчивать пробку. Но тут ее нога заскользила по влажной плите и флакон, выпав у нее из рук, оказался в воде. Мисс Дин слабо вскрикнула от испуга и попыталась достать его, но он был уже далеко, а сама она – о ужас! – падала в неподвижные глубины купальни.
– Боже милосердный! – воззвала она. – Боже милосердный, помоги мне!
Беспомощно барахтаясь, она попыталась дотянуться до скользкой влажной плиты, на которой только что стояла, но вода заливала рот, душила, а вокруг не было никого и ничего, кроме зловонной воды, высоких мощных стен да клочка голубого неба над головой.
Каменный пол в подвале монастыря Ecce Homo привел преподобного Бэбкока почти в такое же волнение, как и полковника. Однако по менее личным соображениям. Бэбкок тоже увидел, как бичевали узника. Но то происходило две тысячи лет назад, и страстоприимцем был Сын Божий. Картина, явившаяся пастору, вызвала в нем противоречивые чувства собственного ничтожества и избранности – ведь только избранник может ступить под эти благословенные своды. И ему захотелось доказать, что он достоин сей высокой чести. Выйдя из претории и наблюдая, как поток паломников медленно движется вверх по Via Dolorosa, задерживаясь у очередной Станции Страстного пути, он с горечью думал, что ни одно его деяние ни сейчас, ни в будущем не сможет искупить того, что случилось в далеком первом веке по Рождеству Христову. Он мог лишь склонить голову и, исполнясь смирения, следовать за паломниками.
«Господи, – молил он, – дай мне испить чашу, испитую тобой, дай мне разделить твои страдания…»
Бэбкок почувствовал, что кто-то схватил его за руку. Это был полковник.
– Могу я оставить всех на ваше попечение? – спросил он. – Я собираюсь отвезти леди Алтею в отель. У нее небольшая неприятность.
Бэбкок выразил беспокойство.
– О нет, ничего страшного, – успокоил его полковник. – Она сломала коронки на передних зубах и очень расстроена. Я хочу увезти ее из этого столпотворения.
– Да, конечно. Пожалуйста, передайте леди Алтее, что я очень ей сочувствую. А где остальные?
Полковник огляделся:
– Вижу только двоих – нашего Робина и молодого Смита. Я уже велел им не терять вас из виду.
Он зашагал обратно к воротам Святого Стефана и скрылся.
В толпе благоговейных верующих Бэбкок возобновил медленное продвижение к Голгофе. «Воистину, – размышлял он, – мы средоточие христианского мира. Все мы – представители разных народов, мужчины, женщины, дети – идем по пути, которым шел Учитель. И тогда, в тот день, прервав вседневные дела, любопытные так же глазели, как ведут осужденных; и тогда, в тот день, лавочники и уличные торговцы так же продавали свои товары, женщины с корзинами на голове так же спешили мимо или останавливались у дверей, юноши что-то кричали, собаки гонялись за кошками, старики спорили, дети плакали…»
Via Dolorosa… Крестный путь…
Налево, затем снова направо, и вот на повороте улицы группа паломников, рядом с которой шел Бэбкок, слилась с другой, идущей впереди, потом к ним присоединилась третья, четвертая… Бэбкок обернулся и посмотрел назад, но ни одной овцы своего стада не обнаружил. Боба и Робина тоже не было видно. Теперь спутниками Бэбкока в его паломничестве был отряд монахинь впереди и группа бородатых, облаченных в черные рясы православных священников позади. О том, чтобы сделать хотя бы один шаг направо или налево, не могло быть и речи. Бэбкок надеялся, что его одинокая фигура, вклинившаяся между поющими монахинями и священниками, нараспев читающими молитвы, не слишком бросается в глаза.
