Прохладная ладонь на лбу. Нежные, гладкие, как шелк, пальцы.
Горьковатый вкус на губах, тряпка, отжатая в кувшине с холодной водой, умеряющая жар горящую плоть… Потом она сидела рядом с неуклюжей койкой, держа его за руку и рассматривая своими топазовыми глазами, в которых вспыхивали золотистые искорки. Белый капюшон был откинут назад, волосы серебряным водопадом спадали на плечи, и Блейд не мог отвести взгляд от ее прекрасного лица. В такие моменты ему было все равно: жить или умереть.
Белое одеяние скрывало ее груди, однако раненый, вспоминая свой сон среди сарумвилских болот, знал, как они тверды и холодны. Но он был слишком слаб, чтобы коснуться их рукой.
Из ложбинки между грудями она доставала золотой медальон с резным изображением лунного серпа, заключенного в орнамент из дубовых листьев. Он свисал с ее молочно-белой шеи на тонкой цепочке из золота. Длинные пальцы с окрашенными голубым ногтями играли с медальоном, мягко раскачивая его взад и вперед над лицом Блейда. Он следил глазами за маленьким блестящим диском, словно за маятником часов, отсчитывающих секунды его жизни.
Она всегда начинала одинаково, одними и теми же словами, низким звучным голосом.
– Я – Друзилла, повелитель Блейд. Это – мой титул, не имя. Меня зовут Канаки. Друзилла – глава над всеми друсами в этой стране и в тех странах, что лежат за морем…
В первый раз на этом месте Блейд шевельнул губами, пытаясь что-то произнести. Но прохладная, надушенная рука коснулась его рта, и больше он не делал таких попыток. Теперь уже он не хотел говорить; он жаждал лишь слушать этот журчащий хрустальный голос, похожий на отзвуки небесного хорала – голос, который перечислял его грехи и отпускал их, обещал в будущем счастье, покой и наслаждение – самое величайшее наслаждение, которое он когда-либо испытывал. Блейд жил ради этого наслаждения и с трепетом ждал его; и оно приходило – каждый раз перед тем, как Друзилла удалялась к себе на долгие ночные часы.
В тот день – он не знал, что пошли уже десятые сутки странствий, и что шторм начал стихать – она начала в обычной манере. Она произносила те же самые слова, никогда не меняющиеся, словно хотела навечно запечатлеть их в памяти раненого. Золотой медальон раскачивался перед глазами, и зрачки Блейда безучастно следили за ним. Внезапно смутное воспоминание кольнуло его; он почти понял, что жрица делает с ним. Это называлось…
Усилие разума было слишком тяжелым, и Блейд утомленно прикрыл глаза. Тонкий палец с голубым ногтем коснулся его век, приказывая им подняться. Она продолжала говорить тихим, монотонным голосом, словно читала привычную молитву:
– Ты убил жрицу друсов, повелитель Блейд. Доказательств нет, но они не нужны, когда обвиняет Друзилла. Но я не обвиняю, хотя уверена, что ты виновен. Ты убил старую жрицу в лесу, около священной поляны. За это ты заслужил смерть – смерть после мучительной пытки. Никто не спасет тебя, никто не поможет тебе, никто не укроет тебя – потому что никто не смеет бросить вызов друсам.
Но это останется нашим секретом, повелитель Блейд. Только нашим – и принцессы Талин, но она еще ребенок и не собирается вредить тебе. Никто не узнает, что ты убил жрицу друсов, и тебе не грозит ужасная кара – до тех пор, пока мы понимаем друг друга.
Блейд снова прикрыл глаза, и опять она легким касанием пальцев заставила его приподнять веки. Маленький блестящий медальон продолжал раскачиваться, притягивая его взгляд, подчиняя волю. Боль исчезла, и сейчас он плыл на волнах эйфории, предчувствуя наслаждение. Скоро… совсем скоро она кончит говорить и сделает ЭТО!
– Последнее время в Альбе были большие волнения… во всех королевствах, в доменах Беаты и Ликанто, и за проливом… А теперь в землях Вота… Нашлись люди, которые осмеливаются, впервые от начала мира, открыто поносить друсов… выступать против них. Ужасный грех, повелитель Блейд! Его нужно вытоптать с корнем!
Медальон продолжал раскачиваться словно маятник.
– Но для этого нужны воины, много воинов. Наше же владение – умы людские, чудесная власть над разумом и мыслями… Я хотела использовать Геторикса, прозванного Краснобородым, как карающую руку друсов… Но ты убил его, повелитель Блейд… и ты гораздо умнее Геторикса. Тебе и предстоит занять его место, Блейд. Видишь, я не называю тебя повелителем потому что мы будем равны, ты и я… Я стану править умами людей, ты – их телами… править силой, если нужно. Ты запомнишь это… скоро ты будешь здоров и выполнишь то, что я велю… исполнишь мои планы. Никто, кроме нас двоих, не узнает об этом… никто не узнает, что связывает нас. Ты станешь верным последователем друсов, повелитель Блейд… И, убежденный в своей правоте, сделаешь все, не сомневаясь и не испытывая нужду понять, почему ты поступаешь так, а не иначе. Ты забудешь все, что я говорила в эти дни…
Маятник медальон качался, вытягивая остатки воли.
– Ты станешь супругом принцессы Талин, если захочешь. Я не против. Тогда легче будет управлять ее отцом, упрямым королем Вотом. Это важно… очень важно! Мне нужна поддержка. Он уважает нас, но не боится Должен бояться… Ты займешься этим в грядущие месяцы и годы, Блейд. Большой труд… нельзя все сделать легко и быстро, ты понимаешь… Но это будет сделано!
Ее голос всегда усиливался, крепчал на последних словах Блейд, пожирая взглядом прекрасное лицо, видел, как сурово сжимаются пунцовые губы, и иногда ему чудилось, что золотой меч пронзает его грудь. Но это не имело значения. Ее молитва-заклинание близилась к концу… значит, скоро наступит миг наслаждения.
Однако в последний день Канаки добавила кое-что новое.
– Море становится спокойным, – сказала она, – корабли собираются вместе. Через день другой, когда ты почувствуешь себя много лучше, флот достигнет порта Боурн. Ты высадишься там со своими людьми и пойдешь в земли Вота. В Боурне мы расстанемся; я направлюсь на север одна и встречу тебя в королевстве Вота и все будет так, как я говорила. Но встреча наша будет тайной и тайного смысла будут полны наши слова. Хотя теперь ты рука друсов, нас не должны видеть вместе… не должны обнаружить нашу связь. Запомни это – и выполняй мои приказания, никому не открывая секрета.
Медальон качался взад и вперед, взад и вперед Блейд прикрыл глаза, зная, что пальцы ее больше не коснутся его век. Ибо наступал долгожданный миг.
Тишина. Ее нарушал лишь постепенно замирающий скрип досок корабельной обшивки; море успокаивалось, и теперь корабль мягко и плавно покачивался на волнах. Шли минуты. Затем, как обычно, он услышал ее участившееся дыхание. Оно стало хриплым и прерывистым, словно каждый глоток воздуха давался ей с огромным трудом… И Блейд, не подымая век, знал, что рот ее широко раскрыт, и голова откинута назад.
