Ровно через три минуты «Внешний-7» взлетел. Он точно лег на трассу, вычисленную компьютером. Через три недели, всего лишь однажды прибегнув к коррекции траектории полета, космонавты достигли Одиннадцатой Станции.
Между тем на Юрасе, в покинутой космонавтами долине, дни сменяются ночами, и с наступлением вечерних сумерек из дымящейся реки на прибрежные скалы выползают белоснежные шестикрылые осы. (Оса, уничтоженная прожекторами «Внешнего-7», тоже выползла из дымящейся реки и наползла на «Внешний-7», а не образовалась из выпавшего на него инея, как думал Хадаков.) Шестикрылые осы обладают лишь самыми примитивными рефлексами. Днем они скрываются от губительных лучей Варуны в темной влаге, струящейся в реке. Ночью они взбираются на утесы и впитывают их тепло. Они не могут перемещать свои члены. Их движение вверх и вниз по утесам порождается выпадением из атмосферы на их тела новых частичек инея и сублимацией старых. Они как бы непрерывно перекристаллизовываются в процессе движения. Иногда случается, что какая-нибудь оса чересчур вырастает, и тогда она цепенеет. Слишком большие осы утрачивают способность двигаться, но не способность к росту. Они стремительно растут до тех пор, пока их не уничтожают лучи Варуны.
Время от времени на скалах появляются новые осы. Они не рождаются от себе подобных. Они образуются на скалах из сконденсировавшихся паров сложного летучего вещества, входящего в атмосферу планеты. Новые осы чаще всего сгорают в лучах Варуны, но иногда им удается еще ночью забраться в реку, и тогда они включаются в странное подобие жизни, утвердившееся на Юрасе.
Игорь Росоховатский
РИТМ ЖИЗНИ
Рис. Владимира Кузьмина
ТМ 1975 № 11
Острие самописца вывело на ленте пик — и голова Андрея откинулась вправо. Пик — спад, пик — спад: голова моталась вправо-влево. Мутные капли пота дрожали на его лбу, глаза были закрыты сине-желтыми веками. Все мне казалось сейчас нереальным: и эта голова, и светящиеся индикаторы модулятора, и змеи магнитных лент, и сам я у постели умирающего Андрея.
— Шестая программа, — я отдал команду компьютеру, управляющему модулятором.
Послышался щелчок, шевельнулся наборный диск…
— Мать, а мать, — внятно позвал Андрей, — спой мне песню. Ты знаешь какую)
Манипулируя кольцом, я пытался нащупать поправку в модуляции.
А он продолжал:
— Спой, мать…
Я снова потянул к себе микрофон:
— Тринадцатая!
Щелчок — и гудение модулятора изменилось, в нем появились высокие тона.
Глаза Андрея открылись. Сначала они были тусклыми, потом в них появился блеск, и они остановились на мне.
— Устал? — спросил он.
Если б на его месте был кто-нибудь другой, я бы удивился.
— А результаты близки к нулевым?
Пожалуй, надо что-то сказать. Но где найти нужные слова…
— Введи в медицине обозначение — «бесперспективный больной». На карточке гриф — «БП». Чтобы врачи знали, кого бояться…
Сейчас он начнет доказывать эту мысль. Четырнадцать лет он был моим командиром. Однажды мы три часа провели в ледяной воде, и все это время он развивал гипотезу, что именно здесь начинается теплое течение, пока нас не обнаружили с вертолета.
— Не болтай, вредно, — сказал я как можно тверже.
— Не злись. Сколько программ ты перепробовал?
— Семнадцать.
Семнадцать характеристик электромагнитного поля, в котором, будто в ловушке, я пытался удержать жизнь в его угасающем, с перебитым позвоночником теле. Это было последнее, что я мог применить: химия и механика оказались бессильными.
— А не хватит ли? Может, перестанешь меня мучить и переведешь в отделение Астахова?
Его глаза с любопытством смотрят на меня, изучают… Неужели он разуверился во мне и в моем модуляторе? Конечно, модулятор не всемогущ… Но ведь отделение Астахова — это спокойная, тихая смерть…
Мы всегда называли его командиром. Как только кто-то произносил это слово, все знали: речь идет не о командующем базой, не о командире вездехода, а именно об Андрее.
— Так не хочешь? — поинтересовался он.
— Ты же знаешь, что модулятор может излечить любого, — проговорил я. — Нужно только найти характеристику модуляции организма.
— Одну-единственную? — заговорщицки подмигнул он. — А среди скольких?
Я понял, что попал в ловушку. В медкарте Андрея была его электрограмма. Я мог вычислить по ней серию и тип модуляции: мощность поля и примерную частоту импульсов. Но я не знал главного — номера модуляции, а он определял, как расположить импульсы во времени. То есть я не знал ритма. И компьютер, мозг модулятора, пока не сумел определить искомой комбинации…
— Раньше или позже мы ее найдем, — пробормотал я.
— А сколько у нас времени?
Я взглянул на часы: Андрей отдыхал десять минут, можно сменить программу.
Он заметил, как дрогнула чашечка микрофона, и спросил:
— А что я болтаю в бреду?
Я заглянул в его глаза. Нет, в них не было страха. В них не было ничего, кроме любопытства.
— Ты звал мать. Просил, чтобы она спела песню.
— Вот как… Песню… А знаешь, какую?
Он попробовал запеть, но в горле заклокотало, и мелодии не получилось.
— Не напрягайся, — попросил я, положив ему руки на плечи.
Его мышцы послушно расслабились. Да, пожалуй, ему не протянуть и суток. Неожиданно в его взгляде сочувствие сменилось жалостью. Несомненно, он видел мою растерянность.
— Погоди, дан сообразить, вспомнить… Значит, тебе нужен номер модуляции и характеристика ритма…
Беспомощный, умирающий человек стал вдруг опять похож на командира, водившего нас на штурм бездны Аль-Тобо.
— Ты когда передал сообщение моей матери?
— Позавчера.
— Выходит, она прибудет с минуты на минуту. Ну так ты впустишь ее сюда. И она споет мне.
Я не находил слов. Что можно было ответить на его безумную просьбу?
— И вот еще что. Пусть модулятор себе работает на здоровье. Она не помешает ни ему, ни тебе.
Он говорил тем же тоном, каким отдавал нам когда-то команды. Он никогда не повышал голоса и не жаловал повелительное наклонение. Конечно, он на многое имел право, потому что рисковал чаще других, оставляя для себя самое трудное. Пусть Павел был смелее его, Илья — остроумней, Саша — эрудированней. Но все беспрекословно слушались только его. В наше время не могло быть и речи об армейской дисциплине прошлых столетий. Командиры не назначались, а выбирались. Но если б нам пришлось тысячу раз выбирать, мы б остановились только на нем.
