"Инструктаж, прививки, крепости Инки, волосы дыбом на русском загривке…"
Наверное, командиру и впрямь удалось поделиться с ним своим спокойствием. А может, и вправду ничего такого в этом подъеме не было.
"В конце-концов, я этим занимаюсь уже полгода, — сказал себе Егор. — Наверное, окреп, да и опыт, какой-никакой появился…" Еще он подумал, что если поверить командиру о правилах поведения в экстриме и принять все как есть, то… что тут такого? Спасение в безвыходной ситуации в том, чтобы перестать искать выход. Живет он здесь. На горе. И совсем неплохо устроился. Ему тепло. Он сыт. Простейшие физиологические потребности своевременно удовлетворены. В полном объеме. А что опорожнение кишечника происходило на стометровой высоте, так это и впрямь забавно: теперь, когда он будет говорить: "да ложил я на вашу цивилизацию", — это не будет хвастовством или бравадой.
Так он себе и думал о том о сем, как вдруг зазнобило: неподалеку на карнизе засветилось серебристое облачко. Сияние, дрожа и переливаясь, уверенно принимало очертания человека… Через минуту сгусток света оформился в женщину, которая, кутаясь в пончо, стояла на краю пропасти. Широкие поля сомбреро закрывали ее лицо.
— Командир, — шепотом позвал Егор. — У меня проблемы, командир.
— Что там? — немедленно отозвался Виталий.
— Тут у меня женщина…
— Одета?
— Что? — не понял Егор.
— Женщина, спрашиваю, одета?
— Да. Пончо, сомбреро… лица не видно.
— Тогда откуда ты знаешь, что это женщина?
— Не знаю, — растерялся Егор. — Мне так кажется.
— Допрыгался, — посочувствовал Виталий. — Целибат в твоем возрасте… а ведь Дмитрич звал тебя в бордель! Да и наши девки на тебя косятся.
— "Целибат" — это у попов-католиков, — возразил Егор. — А меня невеста ждет.
— Тогда анахорет…
— "Анахорет" — это отшельничество. Там про женщин ничего не сказано.
— Вот я и говорю — анахорет, если женщины не предусматриваются.
Спор о терминологии как-то незаметно отвлек Егора от сияющего призрака, но сама проблема никуда не делась: так и стояла в метрах пяти от него, чуть подрагивая на ветру, будто прислушиваясь к далекому барабану.
— А мне что делать? Привидение-то, вот оно.
— А что же ты хотел? Кладбище все-таки…
— Очень "смешно", — недовольно буркнул Егор.
— Любуйся! — посоветовал Виталий. — Считай, — повезло. Ты в горах, парень! Каждый из нас видел нечто, чему нет объяснения. Тот же Дмитрич, к примеру, полярным сиянием любовался. В Карпатах. Так разве сравнить: у него — бессмысленные сполохи на небе, а у тебя — дама.
Егор понял, что Виталий насмешничает только затем, чтобы успокоить и не дать запаниковать.
— Командир, — позвал он. — А ты не мог бы в бинокль глянуть: эта штука и вправду здесь светится, или у меня крыша едет?
— Давно смотрю, Егор, — ответил Виталий. — Насчет "крыши" можешь быть спокоен: у тебя на карнизе и вправду что-то есть. Но мне отсюда не разобрать: скала теплая — воздух дрожит. И что твоя барышня делает?
— Мне кажется, барабаны аймары слушает, — сказал Егор. — Во всяком случае, будто повернута в ту сторону, откуда звуки. А еще она мерцает… в такт.
Серебристое облако и вправду заметно колыхалась в такт барабанам. Но кроме общего колебания формы, свечение заметно пульсировало по яркости. Было красиво: лиловые искры рождались внутри и стремительными волнами перебегали из центра к периферии…
— Гарсилас говорит, что духа нужно успокоить, — сказал капитан.
— Успокоить?
— Да. Древняя смерть. Бояться не нужно, она пришла только за словом: узнать, как мы тут живем. Лучше всего петь. Гарсилас уже свою сопилку достал..
Снизу и вправду донеслись неуверенные звуки разбуженной свирели.
— Это свирель, командир, — сказал Егор. — Только здесь она называется "чиримия".
— Ты не умничай, — строго оборвал его Виталий. — Подумай лучше: мы только пытаемся слушать горы. А горы, оказывается, давно слушают нас.
— Но это как-то глупо. Петь привидению…
— Мы в чужой стране, сынок. И если судьба занесла на древнее кладбище инков, а их потомки советуют петь… наверное, не стоит упрямиться?
— О чем же мне петь?
— О том, что болит, конечно. Давай про Катюшу. Я ведь ее малышкой на руках носил. Витек в Гренландию за каким-то хером поперся, так мы с Марией чуть ли не каждый вечер к Валюхе в гости закатывались…
"Это он о матушке Катерины — Валентине Михайловне, — понял Егор. — А Мария Ивановна, выходит, его жена. Значит, они и вправду близко знакомы…"
— Нет проблем! — уверенно сказал Егор. — Ща спою! Только мне твоя помощь нужна. Как услышишь, что я такт приканчиваю, так словечки подбрасывай. Какие только в голову придут. Мне так легче.
— Как поленья в костер?
— Они самые, — выползая из спальника, согласился Егор. — Поленья… в костер…
Он с удовольствием откинулся спиной к теплой стене и сделал несколько глубоких вдохов, вентилируя легкие. Барабаны аймары, сопилка Гарсиласа, треск камня и вой ветра на изгибах камня… все складывалось в чарующую знакомую мелодию. Еще мгновение, и он ее узнает. Конечно! Это же волшебное "My Oh My"!
Вот оно счастье-то!
— Давай, командир, — закричал Егор, чувствуя, как накатывает возбуждение. Его уже захватила мелодия свирели, он уже впустил в себя ритм барабанов. — Сейчас я этой штуке про нас рассказывать буду! Хрень Господня! Блин! Слово мне! Слово!!!
— Мир, мечты, надежды…
— Удиви огромный мир мечтой.
Не меняй удачу на покой.
Полный счастья и любви,
Для улыбки день лови,
Назови любимую — женой.
Он был в восторге.
Не спеша, подлаживаясь под внезапно приблизившийся ритм барабанов, он пел этой ночи, горам, ветру, звездам… и Катерина была здесь, рядом с ним.
— Бог, радость… — предложил Виталий.
— Улыбни святые образа,
Пусть прервут они свой сладкий сон,
Наш мир Богом сотворен,
И на радость осужден,
Сохнет пусть на дереве слеза.
Ага! А вот и его приятели — Вадяня с Жекой. И Стас со своим тамбурином подтянулся. Здорово! У него сильный голос, будет подтягивать в четвертом такте.
— Старость, душа, смерть…
— Множит годы без жалости судьба.
Я — родня троянскому коню:
Тот, кто прячется во мне,
Знает цену седине,
Разобьет души моей броню.
Виталий подбрасывал все новые темы, но в подсказках уже не было нужды.
Голос Егора, зажатый в теснине скал, стремительно разливался по ущельям Сьерры, отражался от камня и многократным эхом дробился и множился.
