— Все в порядке, маленькая, — прошептал он. — Они только отдыхают. Вскоре вы снова будете вместе.
Он двигался медленно, чтобы не напугать ее, но его движение, когда он прижал к ее руке белый шарик, было уверенным и быстрым.
Жанетт рассказывает Гербу о Карин, как она сказала «Господь да благословит Бога, потому что она говорит так всем, кто ее любит».
— То же говорит и Бог, — легкомысленно замечает Герб, но когда слова произнесены, они уже вовсе не кажутся легкомысленными.
— Я люблю тебя, — говорит Жанетт.
…Наконец-то все главы Лидома могут спокойно посовещаться.
— Что, Чарли Джонс действительно существовал? — спросил Назив.
— Да, разумеется.
— Все это… неудачно, — продолжал Назив. — Когда я настаивал, что мы должны разделить с хомо сапиенс наши знания, это было… просто умозаключение, далекое от реальности — слова, названия вещей.
Назив вздохнул: — Мне он понравился. Мне кажется, что он понимал такие вещи, как наша статуя — «Создатель», да, понимал, и еще на празднике…
— Он все правильно понял, — с оттенком сарказма произнес Сиес. Хотел бы я видеть, что он понял, если бы ему рассказали правду о нас до статуи и праздника, а не после них.
— А кто он такой, Милвис?
Милвис обменялся с Сиесом взглядом, слегка пожал плечами и ответил: Могу сказать вам. Он находился в летательном аппарате хомо сапиенс, который разбился поблизости в горах. Аппарат распался на части в воздухе, почти весь сгорел и упал за пределами Лидома. Но один его отсек остался цел и упал прямо на купол. Внутри был Чарли Джонс в очень тяжелом состоянии и еще один хомо сапиенс, уже мертвый. Вы ведь знаете, что сверху купол выглядит, как горы, но все равно крайне нежелательно, чтобы по нему лазили поисковые партии.
Сиес увидел остатки аппарата по своим приборам, немедленно послал туда машину с А-полем и доставил отсек сюда. Я сделал все возможное, чтобы спасти его жизнь, но повреждения были слишком велики.
Он так и не пришел в сознание. Тем не менее, мне удалось записать на церебростиле всю содержащуюся в его мозгу информацию.
Сиес подчеркнул:
— Это была самая полная запись содержимого мозга, которую нам когда-либо удалось получить. Тогда нам — мне и Сиесу — пришло в голову использовать запись для того, чтобы узнать, какое мнение мог бы составить о нас хомо сапиенс. Нам нужно было всего лишь подавить с помощью глубокого гипноза «эго» — все личное индивидуума — и заменить его записью содержимого мозга Чарли Джонса, полученной на церебростиле. Располагая Кесбу, это оказалось весьма простой задачей.
Гросид в изумлении покачал головой.
— Мы даже и не знали о Кесбу.
— Это дело Естественного Контроля. Да, вы не знали. Это исследовательская программа Первого Медицинского блока. Не было причин посвящать кого-либо в существование Кесбу. За ним хорошо смотрели, он был даже счастлив, хотя никогда не видел ничего, кроме своего бокс в Медицинском блоке.
— Теперь он знает, — сказал Назив.
Гросид задал вопрос:
— Что будет с ними — с Кесбу и другими?
Милвис улыбнулся:
— Если бы не этот непредсказуемый Филос, который прятал Фрура и ребенка все эти годы — и хорошо прятал. Я никогда даже не подозревал ничего подобного. Мне затруднительно ответить на этот вопрос. Кесбу вряд ли можно изолировать, как раньше, он, пусть как бы во сне, но все таки помнит свое бытие в образе Чарли Джонса. Ведь большая часть его опыта вовсе не была сном — он действительно лично посетил все блоки. С другой стороны, он слишком стар, чтобы его можно было переделать в лидомца, может, лишь частично. Я не проделаю с ним это.
Но ребенок, Сутин, она открывает перед нами новую возможность. Как вы думаете, что это может быть?
Гросид и Назив обменялись взглядами. — Мы могли бы построить им дом?
Милвис лишь покачал головой. — Не в Первом Детском блоке, — с определенностью сказал он. — Они слишком… различны. Даже большая забота и любовь не смогут восполнить различие. И для них, и для нас это будет слишком тяжелым грузом. Никогда не забывайте, кто мы такие, Гросид, чем занимаемся, каково наше назначение. Человечество так и не смогло усвоить оптимальной способности рассуждать, не научилось максимально объективно оценивать ситуацию, потому что всегда боялось рассуждать последовательно. Мы же по своей природе имеем только индивидуальные различия. И Кесбу, и Сутин с точки зрения индивидуальности не отличаются; они просто относятся к другому виду. Мы, лидомцы, могли бы справиться с таким положением лучше, чем они, но мы все еще слишком молоды и непрактичны — мы всего лишь четвертое поколение…
— Правда, переспросил Назив. — Я думал… я хотел сказать, что не задумывался об этом. Я не знаю.
— Немногие из нас знают, немногих это интересует, потому что это не имеет значения. Мы устроены так, что смотрим в будущее, а не в прошлое. Я все же кратко расскажу вам, откуда пошел Лидом, так как это связано с принятием нами решения, что делать дальше с Кесбу и Сутин.
Расскажу кратко по необходимости, потому что мы знаем очень немногое…
«Когда-то жил один хомо сапиенс, он был великий человек; считали ли его современники таковым, я не знаю. Скорее всего он был физиологом или хирургом; возможно он был и тем, и другим, и обладал и иными знаниями. Ему опротивело человечество — не только из-за совершенного им зла, но и потому, что оно разрушало в себе то доброе, что имело. Он пришел к выводу, что человек в течение многих тысячелетий поработил себя и в конце концов неминуемо сам себя погубит, если не создаст такое общество, которое поднимется над всем, что разделяет его, если такое общество не провозгласит приверженность гуманности основным принципом своего существования.
Должно быть, он работал длительное время в одиночестве: известно, что в конце его жизни к нему присоединились многие единомышленники. Его имя, их имена — мне неизвестны. Он желал, чтобы мы не брали у хомо сапиенс ничего такого, без чего можно обойтись.
Он с друзьями сотворил нас, придумал наш образ жизни, дал нам религию, церебростиль и основы учения об А-поле, а также довел первое поколение до зрелого возраста.»
Неожиданно Назив спросил: — Если так, то некоторые из нас должно быть знали их!
Милвис пожал плечами: — Думаю, да. Но что они знали? Они одевались, действовали, говорили как лидомцы; они умирали по одному или исчезали. Ведь ребенок просто принимает все то, что видит вокруг себя. Мы четверо учителя. Верно? Такими же были и они.
Они завещали нам, что главное — хранить гуманизм. Не их искусство, музыку, литературу, архитектуру. Хранитьсебя — в самом широком смысле — хранить гуманизм.
