Сирокко посасывала костяшку пальца, раздумывая, что делать. Мейстерзингер был уверен, что она лжет, но как много он уже узнал?
— Ты прав, — пропела она наконец. — У нас есть порошок силы, у него достаточно мощи, чтобы разрушить весь этот город. Мы владеем таким секретом разрушения, что мне стыдно даже намеком говорить об этом. С помощью этого оружия можно проделать такую дыру в вашем мире, через которую в холодное пространство вытечет весь воздух, которым вы дышите.
— Ничего лучшего нам и не надо, — пропел мейстерзингер. Он выглядел заинтересованным. — Этому порошку можно будет найти хорошее применение.
— Я не могу дать его тебе. У нас его нет с собой.
Мейстерзингер, очевидно, тщательно обдумал свою песню, прежде чем наконец опять запеть.
— Твой друг Джин сказал, что есть возможность изготовить это оружие. Мы хорошо разбираемся в дереве и в химии растительного происхождения.
— Наверное, он прав, — вздохнула Сирокко, но мы не можем передать вам этот секрет.
Мейстерзингер молчал.
— Мои личные чувства не имеют большого значения, — объясняла Сирокко. — Те, кто выше меня, наши мудрецы, сказали, что следует так поступать.
Мейстерзингер пожал плечами:
— Если ваши старейшины приказали это, то у тебя небольшой выбор.
— Я рада, что ты понимаешь это.
— Да, — он опять помолчал, старательно что-то обдумывая.
— Твой друг Джин не такой почтительный по отношению к старейшинам. Если я снова попрошу его, он может быть расскажет, что надо нам для победы.
У Сирокко замерло сердце, но она постаралась не подать виду, как на нее подействовало это предположение.
— Джин забывчивый. Он пережил тяжелые времена за время этого путешествия; мысли его разбрелись, но я напомнила ему о его долге.
— Я вижу. — Он опять задумался, предложив ей между тем стакан вина, который она с удовольствием выпила.
— Я думаю, что самостоятельно могу придумать метатель копий. Эластичный прут, концы связаны вместе ремнем.
— По правде говоря, я удивлена, что вы до сих пор не придумали этого. У вас много гораздо более сложных вещей.
— Мы делаем что-то вроде того, во что играют дети.
— Меня приводит в недоумение ваша война с ангелами. Почему вы сражаетесь?
— Потому что они ангелы, — насупившись ответил мейстерзингер.
— Только лишь по этой причине? На меня произвела впечатление ваша терпимость по отношению к другим видам. Вы не питаете враждебности ни ко мне, ни к моим друзьям, ни к цеппелинам, ни к йети в океане.
— Они ангелы , — повторил мейстерзингер.
— Вы не хотите жить на одной и той же земле?
— Ангелы будут не в состоянии выкармливать своих детенышей грудью Геи, если они покинут огромные башни. А мы не можем жить, цепляясь за стены.
— Следовательно, вы не конкурируете ни из-за земли, ни из-за еды. Может быть, причина в религии? Они почитают другую богиню?
Мейстерзингер рассмеялся. — Почитают? Ты странно выражаешься. У нас только одна богиня, даже для ангелов. Гее поклоняются все виды.
— Тогда я просто не понимаю. Можешь ты мне объяснить, почему вы воюете?
Военачальник мейстерзингер надолго задумался. Когда он наконец запел, то это была песня в минорном ключе.
— Из всех вещей, которые происходят в мире это то, о чем я больше всего хотел бы спросить Гею. То, что все мы должны умереть и вернуться в грязь, не встречает во мне ни чувства протеста, ни горечи. Мир совершает круговорот и ветры дуют когда дышит Гея — все это я понимаю. Что наступают времена, когда кто-то должен ходить голодным, или когда мощный Офион поглощается пылью, или холодный ветер с запада морозит нас, все эти вещи я воспринимаю, так как сомневаюсь, что смогу с этим что-либо поделать. У Геи есть много земель, о которых ей надо заботиться и время от времени ей надо обращать свой взгляд еще куда-нибудь.
— Когда огромные колонны, подпирающие небо начинают трещать, так, что содрогается земля и возникает страх, что мир распадется на части и будет повержен в пустоту, я не жалуюсь.
Но когда начинает дышать Гея, меня начинает переполнять ненависть, я уже не в состоянии рассуждать. Я веду свой народ в бой с ощущением, что это не моя дочь падает на землю рядом со мной, не моя . Она чужая мне, потому что небо заполнено ангелами и наступило время сражения. Только позже, когда уходит ярость, мы начинаем подсчитывать наши потери. Это потом мать находит свое дитя убитым в поле. Это потом я осознаю, что моя дочь, плоть от плоти моей ранена ангелами, но затоптана ногами своего собственного народа.
Это произошло пять дыханий назад. С тех пор в сердце моем непроходящая боль, и, наверное, она никогда не пройдет.
Сирокко боялась нарушить тишину, когда мейстерзингер отвернулся от нее. Постояв, он побрел к двери, повернув лицо в темноту, в то время как Сирокко смотрела на мерцающее пламя свечи на столе.
Послышался звук, явно похожий на рыдание, хотя титаниды не плакали как люди.
Спустя некоторое время мейстерзингер вернулся к столу и сел, вид у него был очень усталый.
— Мы сражаемся, когда нами овладевает ярость. Мы не можем остановиться пока всех их не перебьем, или пока они не вернутся домой.
— Ты говоришь о дыхании Геи. Мне это непонятно.
— Ты слышала его завывание. Это яростный ветер из поднебесных башен; холод и с запада и с востока.
— Пытались вы когда-нибудь поговорить с ангелами? Или они не станут слушать вашу песню?
Мейстерзингер снова лишь пожал плечами:
— Кто станет петь ангелам и какой ангел станет слушать?
— Я снова повторяю, что никто не попытался… договориться с ними. — Сирокко запнулась, затрудняясь в подборе подходящего слова. — Если бы вы сели и выслушали песни друг друга, то может быть, вы смогли бы жить в мире.
У мейстерзингера залегла морщина между бровями:
— Как между нами может существовать родственное чувство гармонии, если они ангелы? — Мейстерзингер использовал выражение, которое подразумевало и то, что Сирокко перевела как «неподходящая компания». «Мир» между титанидами был всеобщим состоянием, которое трудно было объяснить. Мир между титанидами и ангелами был понятием, которого даже не существовало в языке.
— У моего народа нет врагов среди других видов, они сражаются между собой, — сказала Сирокко. — У нас есть пути разрешения этих конфликтов.
— У нас отсутствует эта проблема. Мы хорошо умеем преодолевать враждебность между собой.
— Наверное, мы сможем поучиться этому у вас. Но я со своей стороны тоже могу кое-чему поучить вас. Иногда враждующим сторонам надо сесть и переговорить между собой. В таком случае мы используем третью сторону, которая сидит между враждующими группами.
