- Ойям,- хрипло говорит Хаким.- Веди буйвола. Начинается самая торжественная часть церемонии. Рядом стоят две кадки: одна - полная свежей пахучей травы, а другая - чего-то такого, чему и названия не подберешь. Куда же потянет свою морду животное?
Буйвол плетется не спеша. Мутными печальными глазами он искоса поглядывает на сборище людей и бесстрастно машет хвостом.
Ясно, он тянется к траве. И по толпе прокатывается волна разочарования.
Но вот животное привлекает незнакомый кисловатый запах. Буйвол повернул голову влево, лизнул край кадки с силосом, потом захватил языком немного серо-зеленой массы, недовольно мотнул головой и принялся за траву.
- Не ест! - выкрикнул кто-то.- Да и не удивительно: недаром же говорят, что там есть кровь коровы!
Но буйволу, очевидно, понравилась необычная еда. Он хватил силоса еще раз, а потом еще и еще...
- Ест! - единодушно загудела толпа.- Ест!
Все теснее и теснее люди окружали животное, будто никогда не видели, как едят буйволы.
А Хаким, забыв о нечеловеческой усталости, о бессонных ночах, гладил шею животного и задумчиво глядел вдаль. Теперь он верил, что в жизни можно достичь всего, чего пожелаешь...
Глава XXII
ПРАЗДНИК БОГИНИ КАЛИ
Прошел день, другой, третий - буйвол Хакима не сдыхал, а становился более упитанным, набирался сил. Может быть, потому, что хозяин впервые за много месяцев выкупал и почистил его, не заставлял работать и кормил доотвала, а может быть, так действовал препарат Федоровского: у животного заблестели глаза, шерсть стала лосниться, заживали язвы, отрастали сбитые, потрескавшиеся копыта. Недаром Хаким возлагал на него столько надежд - такого буйвола с радостью купит каждый, кто имеет деньги!
Успех первого эксперимента рассеял сомнения большинства навабганджцев. Самые осторожные, правда, еще воздерживались, однако их становилось все меньше и меньше. Кое-кто из индийцев уже сожалел, что в свое время первым не откликнулся на призыв Сатиапала и не получил трех кристаллов. Видимо, это и в самом деле ценная вещь, если сам Пьяришонгкор объявил, что готов купить один кристаллик за пятьдесят рупий.
Изготовление сатиапаловского "силоса" из ритуальной церемонии постепенно превращалось в обычную процедуру. Крестьяне привыкали кормить животных корой и хворостом и даже удивлялись, почему не делали этого раньше. Жители окрестных сел не могли понять, почему вдруг в Навабгандже поправился скот, а счастливые владельцы чудодейственных кристаллов никому не рассказывали о своей тайне. Это было молчаливое соглашение всех навабганджцев, и его строго придерживались.
Лишь толстый мулла, честно отрабатывая взятку в сто рупий, не только не изготовлял "силоса", но охаивал его всюду, где мог. Мусульмане слушали его, поддакивали... и торопились к своим кадкам со смесью, чтобы выполнить очередную процедуру предписания Сатиапала. Как всегда бывает, голая болтовня не устояла против наглядной агитации фактами. Как ни глуп был мулла Навабганджа, но и он понял, что дело проиграно. С тяжелым сердцем поплелся он к мулле Ибрагиму, чтобы доложить о неудаче.
К его удивлению Ибрагим не рассердился. Он сказал, что Аллах сам знает, как покарать неверных, и, вероятно, не будет откладывать этого на долго. Пусть мулла пока успокоится. Моулеви знает обо всем, и как владелец солеварни прислал мулле Навабганджа скромный подарок за его хлопоты - два мешка прекрасной соли. Мулла может забрать ее хоть сегодня.
Конечно, толстый мулла не отказался и от этой взятки: соль в Навабгандже покупают теперь в невиданных количествах. Продашь лавочнику - будешь иметь приличный доход!
Коммерческую операцию мулла проделал в тот же вечер и, не прибегай он к чрезмерной осторожности, никто бы его ни в чем не заподозрил. Но он инстинктивно чувствовал, что дело пахнет нехорошим, поэтому перетаскивал соль частями, обходя встречных десятой дорогой. Во время одного из таких рейсов мулла и попал в руки недремлющего Хакима.
Юноша давно следил за странным поведением муллы. Если бы русский доктор не спрашивал о худощавом моулеви и не высказал подозрения, что это - англичанин, Хаким ни за что не поднял бы руку на своего "духовного пастыря". А теперь он схватил муллу за шиворот так, что тот завизжал с перепугу.
- Ты что несешь, мулла?
- Я... я... Это соль, обыкновенная соль...
- А ну, проверим! - Хаким вырвал из его рук мешок и сунул туда нос.- Гм... И в самом деле - соль. Так чего же ты прячешься, словно вор?
На крик сбежался народ. Мулла увидел поддержку и завопил:
- Люди добрые, прогоните прочь этого сумасшедшего!.. Эй ты, разбойник, оплеванный верблюдом, - пусть выдерут псы твою паршивую бороду,- разве я должен тебе докладывать, куда и что?! Купил соль, продаю соль,- тебе-то что, голодранец, сын осла и рябой обезьяны?! Разве ты, шут с кокосовым орехом вместо головы, не знаешь, что у лавочника пусты закрома?
О, мулла умел ругаться! Хакиму не оставалось ничего иного, как отпустить толстяка. В самом деле, разве может быть что-либо плохое в обыкновеннейшей соли?..
И все же, из головы юноши не выходил вопрос: а почему мулла нес эту соль тайком, почему пробирался сквозь кустарник, вместо того, чтобы идти по дороге?
Обо всем этом Хаким собирался рассказать русскому врачу. Осуществи он своевременно свой замысел, - возможно, удалось бы предотвратить большую беду. Но сагиба никак нельзя было застать в лагере - он все куда-то уезжал.
Андрей действительно возвращался "домой" лишь для того, чтобы выспаться, а рано утром с ассистентом выезжал на "периферию". Как хирург, он обслуживал Навабгандж регулярно. Но таких поселков в Бенгалии - тысячи. Не каждый из больных осмелится обратиться к советским врачам, да не каждый и сможет дотащиться до лагеря экспедиции. Приходилось отправляться в путешествие самому.
Это была добровольно взятая на себя обременительная и мало приятная задача. Часами перед глазами врача проходили сломанные кости, воспаленные аппендиксы, вывихнутые суставы, гнойные раны. С каким-то лихорадочным подъемом доцент выходил на бой с болезнями. Он решил хотя бы этим помочь обездоленной стране в последние дни пребывания в ней. Еще нбДели три-четыре - и экспедиция выедет отсюда. Дождутся ли тогда бедняги-больные квалифицированной помощи?
И еще казалось Андрею, что тяжелый труд поможет забыть о своих заботах, о своей печали. Уехала Майя - и как в воду канула. Ни письма от нее, ни весточки. И начинало мерещиться, что не было у нее никакой любви,- просто обыкновенное любопытство. Может, уже милуется она с красавцем Бертоном разве кто-нибудь способен понять капризы девичьего сердца?
Гнал от себя Андрей образ любимой, старался вычеркнуть из своей жизни минуты, ставшие знаменательными, пробовал заглушить ревность холодным скептицизмом - но все напрасно. Чувство - не бумажка: не сомнешь, не сожжешь, не развеешь в чистом поле.
