разве она живая? Я попытался открыть глаза, но нужно было сделать усилие, веки были склеены, как будто я спал много лет.
– Они – это кто? – И я с трудом, но все-таки открыл глаза.
– Те, кто забрал тебя.
Я рассматривал станцию в трех сотнях метров от нас, это было печальное зрелище. Она висела у самой земли, перекособоченная, опрокинутая, верхняя палуба, как голова подбитого гиганта, свисала вниз. Станция горела, из проломов в ее боках валил густой черный дым, кое-где через его толщу желтыми языками пробивалось пламя.
Я стоял и не верил своим глазам. На земле под станцией валялись и тлели обломки, куски обшивки, а присмотревшись, я понял, что там лежат и обугленные тела бойцов моего батальона… Я вгляделся: на мгновение мне показалось, что я вижу движение, кто-то шевельнулся, я сделал шаг, повинуясь порыву бежать и спасать, но в следующую секунду раздался протяжный металлический скрежет, и прямо на наших глазах подбитая станция упала на обломки и тела, грузно, бессильно, как смертельно раненый воин падает на колени, и тут же поднялись клубы огня и пыли – и до нас докатился гулкий отзвук взрыва, похожий на рычащий выдох умирающего чудовища. Воткнувшись в землю разрушенным торцом верхней палубы, станция начала медленно заваливаться на крышу и наконец опрокинулась полностью, распластав израненное тело. После чего раздался еще один взрыв, и место крушения заволокло дымом, а сама станция как будто сдулась, потеряла форму и начала разваливаться на части. Я отвернулся, мне было тяжело на это смотреть.
И тут же я вздрогнул от неожиданности и повернулся обратно. Я не верил своим глазам. Девушка, которая стояла рядом и которую я принял за бота, повернула голову, и я увидел… Ирлис! Да, да, мою Ирлис! Я ошарашенно уставился на нее:
– Ты?!.
Ирлис повернулась ко мне полностью:
– Привет, любимый.
Она ласково и зовуще улыбнулась, протянула мне руку, я попытался взять ее, но произошло странное: разворачиваясь ко мне, Ирлис не остановилась, а как будто провернулась по своей оси, и ее лицо и протянутая рука уехали по кругу дальше, а на их месте оказались – мое лицо и моя рука. Я вскрикнул и отпрыгнул назад, будто в меня плеснули кипятком.
На меня смотрел я. И улыбался, и тянул руку, и, кажется, что-то хотел сказать.
В ужасе я начал пятиться и вдруг заметил еще одну странность – станции за спиной стоящего передо мной существа не было. Упавшей и взорвавшейся минуту назад станции. Ровно на том месте – ничего. Чистое поле. Ясное небо. Ни клочка дыма.
Я перевел взгляд на существо в моем обличье, но вдруг вместо себя увидел – Толю, он стоял в мокром комбинезоне рядом с установкой, из которой только что вылез. Он кивнул мне:
– Ты как? Нормально?
Я осмотрелся и понял, что нахожусь в зале на верхней палубе станции, операция только что закончилась, и бойцы вылезают из установок. Господи! Черт! Тепло разлилось по моей груди. Какое облегчение, что крушение станции и весь остальной кошмар – это всего лишь видение, когнитивное нарушение, столь частое при оцифровке…
Я посмотрел на себя и понял, что сижу на скользком краю установки, я поднял голову и вдруг почувствовал на правой щеке прохладную ладонь, она нежно одними подушечками касалась моей кожи. Я повернулся вправо, взгляд скользнул вниз, и я увидел быстро бегущую землю, тогда я поднял глаза и понял, что это не рука, а прохладный рассветный ветерок скользит по моей щеке, а я сижу у окна в автобусе, вдали видна станция, и мы подъезжаем к ней, чтобы отправиться на задание… Рядом со мной сидит Митя, он оторвался от планшета, посмотрел на меня и добродушно подмигнул.
И после этого, как после щелчка невидимого переключателя, все ускорилось, замелькало, меня оглушил звук, будто в моей голове начал разгон сверхзвуковой истребитель. Все полетело и замельтешило с невообразимой скоростью: приезд батальона, выгрузка, платформы, фото, Илья, построение, инструктаж, зал, колоды, сканеры, команды, Цифра, бег, отключение, возврат, и вот – я один в пустом зале, подхожу к окну, а затем – капитанская рубка, коды, сирена, толчок, скрежет, удар, я падаю на спину, хруст, ветер, я на улице – веки, станция, взрыв, голос, Ирлис, шок – скорость увеличивается еще и еще, еще и еще, еще и еще – и все сливается в единый цветной поток, в смазанную палитру, и улетает куда-то вверх и вдаль, и резко обрывается, и – остается только черное, самое настоящее последнее предельное конечное черное – дальше которого ничего нет. Звучит щелчок. И после него тишина, пустота.
Стоп.
Несколько секунд я сижу и жду, затем отодвигаюсь, встаю, делаю шаг назад, пячусь, пытаясь отойти от огромного черного экрана, перед которым все это время сидел.
Я иду и иду назад, но вдруг понимаю, что никакого экрана нет, и зала нет, и движения нет, и меня, тела, которое смотрит, тоже нет. Ничего нет.
Есть только я.
Я – цифра.
Теперь я состою в президиуме Цифры, я – ее часть и один из руководителей. Зачем, почему? А знаете, мне просто нравится. Не власть и возможность руководить людьми, а – не буду скромничать – слава, почести, уважение. Все-таки я, так сказать, человек-символ. Человек, которого впервые в истории похитила параллельная человеческая цивилизация. Цифра захватила мой код, оцифровку, а остальных убила, уничтожив и саму станцию, и мои исходники, тело и мозг.
Нравится ли мне мое нынешнее положение? Скорее да.
На чьей стороне я в этом противостоянии? Пока не знаю.
Через несколько минут закончится заседание Коалиции Объединенных сил, которое длилось четыре дня. Начнется закрытое голосование, где каждый выскажется за войну или мир. Без преувеличения, сегодня здесь решается судьба мира.
Чувствую себя неуютно. Не раз в эти дни я слышал: то, что случилось со мной на станции, – прецедент, вызов, провокация войны. Но что насчет проникновения в Цифру?
Эксперты, представляющие органическую цивилизацию, говорят, что с их стороны это была не агрессия, так как у Коалиции не было цели причинить урон. Слабый довод. На станции проводилась военная операция, батальон проник на чужую территорию, мы… то есть они… добывали информацию, проверяли рубежи противника на прочность. Так чего пенять, что Цифра ответила?
Кто-то говорит: ответ был неадекватно жестким. Убийство полутора сотен бойцов шестого батальона Совета. Захват одного из них… Кстати, заметьте, мое похищение стало более чувствительным для Коалиции, чем даже массовое убийство.
Мы оказались на пороге
