— Хорошо! — Виктор вскочил, прошелся по комнате. — Итак, ты его где-то встречал — это аксиома. И он примерно твой ровесник. Теперь вопрос: где?
Андреев сумел заразить своим азартом Игоря. Психолог повел плечами, как боксер перед боем:
— Н-ну, попробуем пройтись по этапам жизненного пути. Детство, школа… Вряд ли. Дружка бы узнал наверняка, а окраинные знакомства не в счет. Тут бы ничего и не показалось. Далее — студенчество. Опять же отметаем друзей-приятелей. Со многими, кстати, и по сей день общаюсь… Ничего схожего. Разве что если кто-то из тех, с кем раз-другой пересекался в универе… Ну, теоретически такое можно допустить, но практически… Нет, не думаю. Ну, а после диплома вся моя жизнь — работа психотерапевтом. Защита кандидатской. Сперва трудился в городской клинике, не очень долго, потом в частной, где и по сей день. Уже пятнадцать лет.
— Так! — Виктор решительно сел. — Ну, коллег по работе тоже отметаем?
— Однозначно. Соседей тоже.
Андреев кивнул, кратко подумал:
— Значит, остаются клиенты. Верно?
— Как будто так. Но представляешь, сколько их было за годы!
— Тысячи?
— Если не за десяток.
— Внушает. — Виктор поскреб в затылке. — Хотя… сколько из них высоких мужчин примерно твоего возраста… ну, и так далее?
— Процентов десять, будем считать навскидку.
— Тоже немало. Но…
— Но работать надо. Ты прав! Я берусь.
— И я! — решительно заявил юрист.
Коротин глянул вопросительно. Виктор пояснил: они работают посменно. Как раз их смена сейчас закончилась, впереди пять дней отдыха. И он, Виктор Андреев, готов помочь Коротину в разгадке тайны этого нового Немо и мрачных событий, случившихся более двадцати лет тому назад…
Игорь внимательно посмотрел на Виктора:
— Ты твердо решил?
— Да!
— Летишь со мной?
— Лечу.
И они полетели.
…Самолет взмыл в ночное небо, гигантский разлив московских огней пропал из виду, в салоне включили дремотный синий свет. Большинство пассажиров погрузилось в сон, уснул и Виктор Андреев, уютно похрапывая в кресле. Коротину же, сидевшему рядом, спать не хотелось. Он закрыл глаза, стал думать о стоящей перед ним проблеме, но думалось как-то вяло, совсем неохотно. Одна навязчивая мысль крутилась и крутилась в голове: «Где он сейчас? Жив ли?..»
Это про Немо.
Почему-то именно это донимало, сверлило, засоряло мозг: жив ли он, этот субъект?..
Немо. Раздвоение
Он был жив и абсолютно здоров.
Правда, здоровье и жизнь могли оборваться в любой миг.
Он стоял в подземелье.
Он прекрасно знал, что это подземелье, но багровые кирпичные стены почему-то уходили ввысь, теряясь в непроглядной тьме. Редкие факелы, пылая странно ярким белым пламенем, освещали мрачные ходы и развилки, но рассеять мрак высоты не могли. «Где своды этого подземного лабиринта? Может, их вовсе и нет?! — мелькнула мысль. — Может, стены уходят в бесконечность, в некий мертвый космос, где нет ни проблеска, ни звука, ни дыхания, ни даже памяти. Нет ничего. Nemo!»
Мысль эта пробрала по-взрослому. Точно что-то стылое прилегло к спине, свело мышцы… А обернуться страшно. Оглянешься, а какая-то тварь прыгнет спереди. Нет уж! Лучше идти.
И он пошел. Уже идя, он вдруг понял, что в его правой руке — длинный тонкий меч. Узкое лезвие бросало отблески на стены.
Он шел быстро, почти бежал. Ходы ветвились — новые и новые развилки. Он всегда сворачивал вправо, почему-то считая, что так его выведет. Но не выводило. Он шел и шел, слышал свое неверное дыхание, стук своих поспешных шагов.
Страх сжимал сердце — страх ожидания страха. Безмолвие, огни и бесконечность тьмы над головой. И никого.
Вдруг нечто мелкое и скверное с диким визгом кинулось в ноги. Он отпрянул, рука взмахнула сама. Выпад! С ненужной силой меч стегнул мерзкую тварь, и она захрипела, бешено забилась, брызжа вязкой дрянью вроде гноя.
Тошнота из желудка подкатилась к горлу. Он всмотрелся: на полу корчилось, издыхая, отвратительное существо — что-то вроде большого червя, но в хитиновом многозвенном панцире, с огромным безобразным ртом, усеянным мелкими острыми зубами. Челюсти судорожно дергались, впустую хватая воздух.
Удар меча рассек тварь пополам, и обе половины бились в предсмертных конвульсиях… Он задрожал от отвращения. Острие меча воткнулось в пасть, что-то хрустнуло, зубы бессильно царапнули сталь. Он провернул лезвием в гадкой плоти, раздирая ее, вспыхнуло мстительное желание тыкать и рубить еще, превратить остатки твари в крошево… но тут сзади раздался шорох.
Он резко развернулся и отпрянул.
Все пространство перед ним было заполнено ужасной шевелящейся массой. Это создание — не то спрут, не то гидра — тянуло к нему бесчисленные щупальца. Они как бы вытягивались из тела монстра, удлинялись, плотоядно шевелясь все ближе, ближе… Он оглянулся: тупик, стена. Лабиринт замкнулся, оставив человека наедине с бессмысленно ожившим ужасом. Мужчина невольно отступил, упершись в сырую стену.
Ярость отчаяния вспыхнула в нем. Он взмахнул рукой — меч, сверкнув, отсек сразу пару щупальцев. Из ран плеснула та же гадость, что из червя.
Это превратило ярость в бешенство. Меч с дикой силой стал кромсать врага, отрубленные щупальца летели в стороны, глубокие раны вспарывали плоть, она отваливалась как-то неестественно легко, словно была гнилой трухой… Как-то призрачно легко, черт возьми!
Он рубил и рубил, превращая тело спрута в нечто совсем бесформенное — и странное дело, чем дальше, тем яснее становилось, что обезображенная плоть скрывает нечто важное, быть может самое главное… вот оно сейчас должно открыться… он все махал и махал стальной тяжестью, взмок, тяжело дышал… и вот уже начало чудиться… что?..
Лицо.
Лицо спрута! Оно должно открыться. Да! Вот оно.
Он прекратил рубить. Но проклятая биомасса продолжала расползаться уже сама по себе, словно так и надо, словно она ждала, чтобы ее изрубили… распадалась, и все явственнее проступали черты сути — лица спрута. И это было человеческое лицо.
С нехорошо бьющимся сердцем он смотрел. Лицо обретало вид, черты… и это были не те черты, не то выраженье…
Что это?!
Секунду мозг работал так, что казалось, вот-вот лопнет череп. А потом одной вспышкой разрешилось все.
Перед ним было его лицо.
Он смотрел точно в зеркало — только смещенное во времени. Это было мертвое лицо: закрытые глаза, опущенные углы рта. И потому он долго не узнавал его, хотя смутная жуть давно цепляла сердце. Но лишь теперь он понял ее смысл.
Он смотрел в свое мертвое лицо. Даже не в лицо, а в посмертную маску. Так будет. Такой будет его смерть.
