Я послушно пшикнул в плечо капсулу и спешно принялся упаковываться в скафандр. Гелий залил свободное пространство вокруг меня, с шипением вытравливая воздух. Грудь сдавило, мне было рекомендовано глубоко дышать — под непрерывное «шестьдесят четыре секунды, шестьдесят две секунды…» я несколько раз вздохнул, заполняя гелием легкие. И в этот момент счет завершился.
Удар, еще удар. Тряхнуло так, что скафандр сорвался с ложемента и стукнулся о стену. Гелий вытек, меня выбросило, ударило обо что-то. В бортовые окна виднелась пустыня до горизонта, засушенные зноем деревца, чащобу которых пропарывала носом шлюпка. Затем новый удар, еще один, свист выходящего (или входящего) воздуха — и темнота.
Наверное, я долго пробыл без сознания. Ибо когда очнулся, шлюпка успела залатать пробоину и теперь восстанавливала поврежденный вычислитель и кабели питания. Я пошевелился, медленно приходя в себя.
Боль улетучивалась, частицы лекарственного комплекта, проникшие в кровь, разносились по организму, заживляя многочисленные колотые ранения и отдавая приказ клеткам быстрее делиться. Я попытался подняться; нет, вроде до переломов дело не дошло — можно сказать, отделался легким испугом. Выглянул в окно.
Окружающее меня пространство впечатляло. Вернее, то, что произошло с ним, после моей посадки. Тот чахлый густой лесок, что рос здесь прежде, исчез, его место занимала — насколько хватало глаз — выжженная, покрытая слоем легкого пепла угольно-черная пустошь. Вдалеке, там, где неспешно собирался вечер, еще виднелось слабое зарево, однако и оно вскоре исчезло; стоило только подняться легкому ветерку, как пепельная пыль взмыла в воздух.
Я обратился к вычислителю, но тот упорно молчал. Единственным, что могло утешить меня хоть как-то, была надпись на неповрежденном экране: «Системный сбой, ведется предварительный анализ возникших проблем». В переводе на русский это означало, что ЭВМ не отключилась совсем, но была в состоянии более-менее исправить полученные повреждения. Мне оставалось только ждать.
Я проверил оборудование шлюпки, связь не работала, ни один из дублирующих передатчиков, но теперь я надеялся на уже приходящий в себя вычислитель. В аптечке нашлись антидепрессанты, добрый запас минералки и полулитровая фляга неплохого вина, а также белковый синтезатор. Продуктов не было.
Ну конечно: спустя две минуты я нашел тому подтверждав ния — ящик инструментов, забытый рабочими в багажном отсеке. Именно разлетевшиеся ключи разрубили кабели питания вычислителя, повредили один из передатчиков и довели шлюпку до «инсульта». Я собрал их обратно в ящик: жаль, нет опыта обращения, иначе бы находке только порадовался. А так приходилось надеяться только на ресурсы выживания вычислителя.
Вычислитель ожил через три дня: пискнув, экраны погасли, и система наконец перезапустилась. С нетерпением ждал я результатов Сканирования местности; но все переживания оказались напрасны. В ближайшее время мне не придется сидеть законсервированным в шлюпке, воздух на 2011 вполне пригоден для человека. С единственным «но»: процентный состав кислорода выше земного — около тридцати. Видимо, это и вызвало столь бурную реакцию при посадке — единственной искры хватило, чтобы уничтожить все чащобы до самого горизонта. Как бишь его… «паркетного дерева», уточнил вычислитель. Некая разновидность туземного баньяна, оккупировавшая почти половину площади единственного суперконтинента планеты, кем-то образно названного Гондваной. Который в свою очередь занимал половину поверхности планеты, чем и объяснялся крайне засушливый климат 2011.
Я потыкал по уцелевшему экрану, требуя подробностей, в особенности меня интересовало незавершенное терраформирование, но ничего путного не нашел, что только раззадорило любопытство. Раз уж предстояло пробыть несколько недель в ожидании помощи, то это время я жаждал провести действенно: трехдневное сидение в узкой шлюпке, заваленной разбитым оборудованием, подточит любую нервную систему.
Я выбрался на поверхность планеты. Пьянящий, наполненный кислородом воздух немедленно закружил голову, мне пришлось сдерживать себя от резких вдохов, чтобы прийти в норму. Гравитационную постоянную на 2011 еще не привели к земной, а потому ноги сами несли меня по вдвое меньшей Земли планетке. По припорошенной пеплом, но, как ни странно, влажной поверхности, на которой повсюду пошли в рост мясистые бесцветные растения, разбросавшие тяжелые листья по земле — прежде скрываемые паркетным деревом, теперь они получили долгожданную свободу и торопились воспользоваться ею, покамест небо не закрылось снова в сумерках. Я наклонился к почве и с изумлением увидел не только отовсюду лезшие ростки и сновавших меж ними насекомых, но и плотные шляпки грибов, которым достаточно было моей тени, чтобы начать люминесцировать, привлекая мошек и поглощая их в тягучих каплях, застывших на вогнутой поверхности шляпки. '
Нога попала на плоский гладкий корень, я не удержался и упал. Поднялся, отряхнулся и понял, что размазал по комбинезону не пепел, а настоящий чернозем. Здешние почвы были богаты им необычайно, что уж никак не вязалось с аридным климатом планеты. Я пошел за лопатой, чтобы откопать зарывшийся нос шлюпки, а когда добрался до него, понял, как глубоко, более чем на метр, уходит черноземный слой.
Когда сенсоры носа шлюпки показались из серой глины, я получил интересные сведения от оживавшего вычислителя. Паркетное дерево, по его предположению, доминирует, по крайней мере на этом участке планеты, вот уже триста тысяч лет — сравнительно недолго для грибов и растений, и вечность для меня, хотя сам вычислитель охарактеризовал полученные данные строкой: «на человеческой памяти». Словно в издевку.
Я поинтересовался, каким он видит предыдущие тысячелетия 2011, но данных д ля него было недостаточно. Да и все силы он копил для отправки сигнала по тахионным полям на 1834. Было замечено только, что поглощение растительного покрова планеты одним только паркетным деревом произошло постепенно, вполне вероятно, из-за неблагоприятных погодных условий. В центре Гондваны находится огромная пустыня, площадью в сотни тысяч километров, вероятность развития в аридной зоне паркетного дерева крайне велика. При резком повышении температуры на планете, что связано с прецессионным циклом, и уменьшении влажности в атмосфере паркетное дерево получило стимул к неограниченному распространению. Вероятно, оно и прежде занимало значительные площади, являясь доминантой растительной эволюции 2011.
Слово «доминанта» в отношении быстро распространяющегося сорняка мне не очень понравилось. Особенно если этот сорняк способен жить вечно: ведь его ветви создают дополнительные кроны в стороне от основного ствола и устремляются, дальше и дальше, выпуская все новые ветви, образуя сверху почти идеальное паркетное покрытие и опуская листья внутрь появляющегося растительного подвала, где обязаны ютиться и все остальные существа. Как именно это происходит, вычислитель любезно продемонстрировал мне. Я мрачно покачал головой. Почему-то захотелось отмщения.
